Путешествие из Бухары в Петербург

— Правду говоришь, слышал я об этом объявлении. Ты невинный странник, и это нападение можно простить ради твоей бедности, ибо голодный нападает даже на льва. Я дарую тебе жизнь с условием, что ты ненадолго пойдешь со мной. Ты должен принять мое предложение, а затем, покинув Бухару, утром же вернуться в родные края.

Я, рыдая, стал умолять его и клясться, что выполню любое его желание. Тогда он встал с моей груди и освободил меня. Трепеща от страха я пошел за ним. Он вошел в медресе Кукальташ[170], остановился перед одной кельей и позвал кого-то. Вышел встревоженный студент и пригласил нас внутрь. Мы вошли, сели. Студент зажег светильник, потом принес вино и фрукты. Шукурбек спросил:

— Есть у тебя продукты, чтобы сварить плов?

— Кое-что есть, — был ответ.

— Этого мало для нашего гостя, — сказал Шукурбек. — Пойди к мяснику, возьми побольше продуктов и приготовь приличное угощение. Я тоже очень проголодался.

Студент вышел, вскоре вернулся со всем необходимым для плова и принялся готовить. Я же преодолел свой страх и начал приходить в себя. Мы стали беседовать о том и о сем, и каждый из нас рассказывал о своей отваге и доблести. Я рассказывал об охоте, о борьбе, о том, как я поднимал ослов и лошадей, но он не поверил, считая, что я не способен на это и предложил:

— Если ты говоришь правду, встань, схвати меня поперек спины и попробуй сдвинуть с места.

Я встал, подошел к нему и, обхватив за спину, стал тянуть. Но сколько я ни старался, он не шелохнулся, словно все его члены были из стали и железа. Я выбился из сил и кровь пошла у меня носом. Говорил же я тебе, — сказал он, — что ты говоришь неправду и у тебя нет силы и мощи. Об этом я догадался по тому, как ты шагал, ибо шаги твои не были тяжелы. А у сильного мужа шаг бывает тяжелый.

Потом он взял пригоршню золотых монет и предложил:

— Если ты одолеешь мою левую кисть и согнешь руку, то возьмешь это золото себе.

Надеясь получить золото, я стал разжимать его лапу, но это был напрасный труд. Я согнулся в три погибели, а рука его оставалась прямой, словно вбитый в стенку кол. Наконец он схватил мою руку и сжал ее своей.

Мне показалось, что пальцы мои вдавливаются вдруг в друга и распадаются на куски. Невольно я издал громкий звук с обеих сторон. Он рассмеялся, отпустил мою руку и милостиво сказал:

— С такой силой больше не притязай на доблесть и попусту не преграждай мужам пути, ибо потеряешь зря голову.

Потом он угостил меня по-приятельски и дал пятьсот дирхемов с напутствием:

— Вот тебе на расходы. Забирай их и покинь Бухару. А то тебя могут еще раз околпачить и внушить мысль убить меня, и уж тогда не видать тебе пощады.

Я взял деньги, пошел к начальнику стражи и рассказал ему обо всем. Он подарил мне халат и отпустил. Я же не счел возможным оставаться более в Бухаре и вернулся в родные края. Никогда в жизни не видел я такого силача.

[Смысл этого рассказа таков, что муж, если он даже очень силен, не должен пренебрегать врагом, полагаясь на свою мощь.

«Бог, сотворивший высоты и низины,
Сотворил руку, которая сильнее любой другой руки».

Если в силу своего внутреннего зова человек с сильным характером даже вынужден поступать дурно, например, грабить, то цель его не должна ограничиться этим, напротив, он должен делать все это из добрых и благих побуждений, чтобы покровительствовать бедным и страждущим, чтобы этими благородными поступками загладить свои дурные деяния. Например, если он перенесет добро скупого мерзавца в дом благородного с большой семьей, то такой поступок не останется без воздаяния.]

Еще раз о благородстве хищников, в особенности льва

Некий молодой хаджа, из рода Хаджа-Мухаммада Аскафа, рассказывал:

— Дом мой был расположен на окраине, в южной стороне Бухары. Однажды я отправился в поле за топливом и сложил в разных местах вязанки. Так я оказался вдали от людских жилищ. К вечеру я решил собрать все вязанки, связать вместе и вернуться домой. Вдруг передо мной появился разъяренный лев, от страха перед которым трепетал Лев на небесах[171].

Он мчался ко мне огромный, как буйвол. От страха и ужаса у меня застыла кровь в жилах, а сам я словно прирос к месту. Я слышал ранее, что лев щадит того, кто при встрече с ним говорит ласковые речи и целиком отдает себя в его власть. В страхе за свою жизнь я упал навзничь на землю и стал говорить заплетающимся языком:

— Душенька лев, сжалься надо мной, не окропляй своих лап моей кровью, я не злоумышлял против тебя, я здесь только ради своего хлеба насущного.