Путешествие из Бухары в Петербург

Незапятнанная репутация обеспеченности — это красивое одеяние выдержанности, которое пустословием никогда во имя корысти не посыпало праха с дороги богачей на голову чести слова. Чистота жемчужины — это украшение великодушной натуры, оно из-за бушующих волн нужды никогда не роняло честь мудрости под ноги восхваления низким людям. Если содержание стихов не благородно, то их следует отнести к ремеслу шайтана. Если поэт старается достичь совершенства в неправедных целях, то ему придется жить и умереть в вечном позоре. Воистину, жаль оборота, который, будучи отгаданным, оказывается всего навсего падалью, жаль мысли, в приятном зеркале которого показывает свое лицо мерзкое намерение.

О ты, восхвалявший царей,
Обучавшийся у самих чертей этому.
Чему обучают черти? Любви к сану.
О ты, чьи учителя-черти, позор тебе!
Ты можешь гордиться лишь панегириками шаху,
Все панегирики твои состоят только из описаний трона и венца.
Ты имеешь право узнать, кто такой шах,
Кто такой этот воспитанник клетки чинов.
На голове его — золотой мрамор,
Нога его на камне, который зовется троном.
Серебряный трон и золотой венец — это два камня,
Сам же шах — словно искорка меж этих двух камней.
Воистину он — огонь, а не шах,
Но не всякий огнепоклонник знает это.
Близость к этому огню гибельна для твоей жизни,
Это пламя веры и костер твоей религии.
Если ты хочешь приблизиться к шахским пирам,
То ты, без сомнения, неверный зороастриец.
Почитай, что ты пренебрег законом своей религии,
Ибо огнепоклонник не может быть поклонником Аллаха».

Да, поэзия — чудесный пробный камень, который точно определяет искренность и фальшь каждого человека, выявляет благородство и подлость природы человеческой личности.

Покуда муж не скажет слов,
Тайна его сердца не раскрыта.

Большинство людей, в силу самообольщения, не видят подлости своей души и мерзости своих слов, собственные поступки им кажутся прекрасными, они любят выставлять себя мудрецами, хотя, в действительности, этим они доказывают только свою глупость.

Я видел, что большинство поэтов горды и чванливы. Они считают свои никчемныё стихи совершенными, ходят и к благородным и подлым людям с панегириками и касыдами в надежде получить вознаграждение и не считают достойными внимания людей других профессий. Стихи же их способны только возбуждать похоть и проповедывать разврат, поносить кого-либо в непристойных выражениях или писать о чем-либо непотребном. У этих поэтов нет хороших стихов, так как они неспособны написать их.

Я не приложил никакого усилия для овладения теорией поэзии, как то: метром, рифмой, арузом[158]. Я не видел и даже не слышал, что о поэзии существуют трактаты, что у нее есть определенные правила. То, что срывалось в виде стихов с моих уст, было естественным проявлением духа, я сочинял их по какому-нибудь случаю, а иначе я не занимался поэзией.

Еще одно занятие, которое отличает людей калама от других — это каллиграфия и живопись, которые необходимы для письма. Если старание в совершенствовании этого искусства продиктовано желанием раздобыть хлеб, то это ставит человека в положение поденщика. Например, если целью при обучении каллиграфия будет достижение звания дабира и служение правителям, то это всего-навсего ремесло, хотя и полезное для общества. Если целью живописи является украшение книг и раскрашивание потолков и стен, то это также ремесло, которым раздобывают хлеб. Если же целью является овладение мастерством лишь для совершенствования красоты своего духа, то и на это не следует тратить время, так как это напрасный труд.

Я, по своему внутреннему побуждению, досконально овладел этим ремеслом, но не пожелал прислуживать людям. Тому, на что другим понадобились годы, я научился за небольшой промежуток времени. Я умел прекрасно писать всеми почерками, но впоследствии перестал ими пользоваться, ограничившись самым простым почерком, применяемым при письме, ибо цель в совершенствовании почерка — это или обучение других этому ремеслу или желание стать каллиграфом правителя. И то и другое было противно моей натуре, так как я не желал ссориться с глупцами или за кусок хлеба служить подлецам.