Наконец выглянув в окно, он заметил прежнюю сферу, однако на ней все изменилось. Это был мир камней, минералов, воды, растений, животных и людей. Найтспор видел весь мир целиком, но все было настолько увеличенным, что он мог различить мельчайшие детали жизни. Внутри каждого существа, каждого скопления существ, каждого атома он четко различал присутствие зеленых корпускул. Но в соответствии с уровнем развития жизненной формы корпускулы эти были фрагментарными или относительно крупными. Так, заключенная в кристалле зеленая жизнь была крошечной, едва видимой; в некоторых мужчинах она была не намного больше, однако в других мужчинах и женщинах – в двадцать, а то и в сто раз крупнее. Но, большая или маленькая, она играла важную роль в каждом создании. Казалось, будто вихри белого света, которыми были отдельные существа, радовались своему существованию и желали только наслаждаться им, однако зеленые корпускулы пребывали в состоянии вечной неудовлетворенности, но, будучи слепыми и не зная, где искать освобождения, постоянно меняли форму, словно прокладывая новый путь, экспериментируя. Всякое превращение старого гротеска в новый гротеск было результатом прямого воздействия зеленых частиц, пытавшихся двигаться к Маспелу, но сразу встречавших сопротивление. Эти разделенные искры живого, огненного духа безнадежно погрязли в отвратительной слякоти легких удовольствий. Их ослабляли и совращали – то есть заключали в мерзкие, неприятно льнущие формы.
Глядя на этот спектакль, Найтспор испытал тошнотворный стыд. Его возбуждение угасло. Кусая ногти, он понял, почему Крэг остался ждать внизу.
Он медленно поднялся к пятому окну. Давление воздуха напоминало бурю, лишенную ярости и беспорядка, и он ни на миг не мог расслабиться. Однако вокруг царил полный штиль.
Посмотрев в окно, Найтспор испытал новое потрясение. Сфера никуда не делась, но между ней и миром Маспела, в котором он находился, пролегла огромная смутная тень, не имевшая четкой формы, однако каким-то образом источавшая неприятный сладковатый запах. Найтспор знал, что это Кристалмен. Поток яркого света – только это был не свет, а страсть – непрерывно струился из Маспела к Тени и сквозь нее. Однако с другой стороны, где находилась сфера, свет менялся. Он расщеплялся, словно пройдя через призму, на две световые формы, которые Найтспор видел прежде: зеленые корпускулы и вихри. То, что лишь мгновение назад было огненным духом, становилось отвратительной массой ползающих, извивающихся существ, и в каждом водовороте ищущей удовольствия воли скрывалось ядро из фрагментарной искры живого зеленого огня. Найтспор вспомнил отраженные лучи Старкнесса и преисполнился уверенности, что зеленые искры были отраженными лучами, а вихри – прямыми лучами Маспела. Первые отчаянно пытались вернуться туда, откуда пришли, но не могли сопротивляться грубой силе последних, желавших остаться там, где они были. Отдельные вихри сталкивались, боролись и даже пожирали друг друга. Это порождало боль, однако, невзирая на нее, они искали только удовольствия. Иногда зеленым искрам хватало силы немного продвинуться в сторону Маспела; в этом случае вихри принимали перемещение не просто без возражений, но с гордостью и удовольствием, словно сами этого добились; однако они не видели дальше Тени и думали, что движутся к ней. Как только их утомляло прямое движение, противоречившее их кружащейся природе, они снова возвращались к убийству, танцу и любви.
Найтспор знал, что шестое окно будет последним. Ничто не могло удержать его от подъема к этому окну: он полагал, что там откроется природа самого Кристалмена. Каждый шаг был кровавой схваткой не на жизнь, а на смерть. Ступени приковывали его к земле; от давления воздуха кровь текла из носа и ушей; голова гудела, как железный колокол. Преодолев дюжину ступеней, он неожиданно оказался наверху: лестница оканчивалась маленькой, голой комнаткой из холодного камня, с единственным окном. На той стороне комнатки короткая лестница вела через люк наверх, очевидно, на крышу здания. Прежде чем подняться по ней, Найтспор поспешил к окну и выглянул наружу.
Теневой силуэт Кристалмена заметно приблизился и занимал все небо, но тень эта представляла собой не темноту, а свет. У нее не было ни формы, ни цвета, однако она вызывала ассоциации с мягкими оттенками раннего утра. Тень была настолько расплывчатой, что сквозь нее было видно сферу; но по краям она казалась плотной. Источаемый ею сладкий запах был сильным, отвратительным и ужасным; он словно исходил от глумливой текучей слизи, невыразимо пошлой и невежественной.