Путешествие к Арктуру

Тот по-прежнему лежал вытянувшись. Множество водяных столбов стремительно вырастало на озере, вся поверхность которого пришла в движение. Но Глимейл не стояла больше рядом с Маскаллом. Она лежала на земле и не шевелилась. Ее поза была ужасной, и Маскалл предположил, что она мертва. Подойдя к ней, он убедился, что так и есть. Он не знал, с каким сердцем она скончалась, поскольку на ее лице застыла вульгарная ухмылка Кристалмена. Вся трагедия не заняла и пяти минут.

Маскалл двинулся к Эртриду и силой оторвал его от игры.

— Ты сдержал слово, музыкант, — сказал он. — Глимейл мертва.

Эртрид попытался сосредоточиться.

— Я ее предупреждал, — ответил он, садясь. — Разве я не умолял ее уйти? Но она умерла очень легко. Не дождалась красоты, о которой говорила. Не услышала ни страсти, ни даже ритма. Как и ты.

Маскалл смерил его негодующим взглядом, но промолчал.

— Тебе не следовало меня прерывать, — продолжил Эртрид. — Когда я играю, больше ничто не имеет значения. Я мог потерять нить моих идей. К счастью, я ничего не забываю. Начну заново.

— Если музыка должна продолжиться в присутствии мертвых, следующим буду играть я.

Эртрид быстро поднял глаза.

— Это невозможно.

— Так должно быть, — решительно произнес Маскалл. — Я предпочитаю играть, а не слушать. Кроме того, в твоем распоряжении все ночи, а в моем — только сегодняшняя.

Эртрид сжал и разжал кулак и побледнел.

— Своим безрассудством ты можешь убить нас обоих. Айронтик принадлежит мне, и пока ты не научишься играть, только сломаешь инструмент.

— Что ж, значит, сломаю. Но я намерен попробовать.

Музыкант вскочил и встал лицом к Маскаллу.

— Ты собираешься отнять его у меня силой?

— Успокойся! Я предоставлю тебе тот же выбор, что ты предоставил нам. Я дам тебе время уйти.

— И чем мне это поможет, если ты испортишь мое озеро? Ты не понимаешь, что творишь.

— Уходи или оставайся! — сказал Маскалл. — Даю тебе время, пока вода не успокоится. Потом я начну играть.

Эртрид несколько раз сглотнул. Посмотрел на озеро, затем снова на Маскалла.

— Клянешься?

— Тебе лучше знать, сколько времени это займет. Но до того момента ты в безопасности.

Эртрид кинул на него злобный взгляд, мгновение помедлил, затем пошел прочь и начал взбираться на ближайший холм. На полпути нерешительно оглянулся, словно желая увидеть, что происходит. Минуту спустя он скрылся за гребнем холма, направляясь к берегу, который выходил к Мэттерплею.

Позже, когда вода вновь стала гладкой, Маскалл уселся возле нее, скопировав позу Эртрида. Он не знал ни как начать играть, ни что из этого выйдет. Но бесстрашные идеи теснились в его мозгу, и он желал создавать физические формы — а более всего одну форму, Суртура.

Прежде чем опустить ногу в воду, он немного поразмыслил.

— Что в обычной музыке является мотивами, в этой является формами, — сказал он. — Композитор не ищет мотив, соединяя отдельные ноты; весь мотив вспыхивает в его сознании в момент озарения. Так же должно быть и с формами. Когда я начну играть, если я хоть чего-нибудь стою, цельные идеи перейдут из моего подсознания в это озеро, потом отразятся в измерениях реальности, и я впервые увижу их. Так тому и быть.

Стоило его ноге коснуться воды, и он почувствовал, как мысли утекают прочь. Он не знал, что это были за мысли, но сам акт их исхода вызывал чувство радостной власти, сопровождавшееся любопытством, чем они окажутся. Все больше столбов вырастало на озере, однако он не испытывал боли. Его мысли, которые, как он знал, и были музыкой, покидали его не ровным, непрерывным потоком, а стремительными, дикими порывами, перемежавшимися периодами покоя. Во время таких порывов вся поверхность озера вскипала водяными столбами.

Он понял, что исходившие из него идеи возникали не в разуме, а в бездонных глубинах воли. Он не мог решать, каков будет их характер, но мог выталкивать их либо задерживать усилием воли.

Поначалу вокруг ничего не менялось. Затем луна потускнела, и новое странное сияние озарило пейзаж. Оно разгоралось столь неуловимо, что Маскалл не сразу узнал в нем свет Маспела, который видел в лесу Уомбфлэш. Он не мог назвать его цвет или дать ему имя, но сияние это наполнило Маскалла суровым, священным благоговением. Он призвал ресурсы своей могучей воли. Водяные столбы стали густыми, как лес, многие из них достигали в высоту двадцати футов. Тиргелд казался тусклым и бледным; сияние нарастало, но от него не было теней. Поднялся ветер, однако там, где сидел Маскалл, царил штиль. Вскоре послышались завывания и свист, как во время бури. Маскалл не видел форм и удвоил усилия.