Путешествие к вратам мудрости

Хотя город, из которого выслали Сун Хи, стоял на берегах реки Тэдонган[106], ее муж Байшик управлял городом из роскошной виллы в романском стиле, возведенной на вершине холма, откуда он наслаждался превосходными видами на окрестные деревни и поселки. Когда у городской черты мы спешились, Сун Хи рассказала мне подробнее о своем муже Байшике, что был третьим в его роду, после отца и деда, правителе корейской провинции; все они назначались из предводителей монгольских войск, завоевавших эту страну в прошлом веке. Стоило Байшику покорить здешний народ и провозгласить себя новым правителем, как к нему привели двадцать молоденьких девушек, девочек на самом деле, раздетых догола и тщательно осмотренных на предмет способности к размножению, из них правитель и выбирал себе жену. Победительницу в этом состязании трудно было назвать счастливицей, хотя некая толика счастья ей все же перепала – по крайней мере, она смогла повеселиться на своей роскошной свадьбе, сыгранной при большом стечении народа, тогда как многих ее подруг, не спрашивая их согласия, отправили в гарем, этакий вспомогательный источник удовольствий, которым правитель пользовался под настроение. Сам Байшик – мужчина высокий и необычайно худой, добавила Сун Хи, с выступающими вперед зубами и горбом на спине настолько явственным, что за глаза его кличут Громада Верблюд из Кэсона.

Муж Сун Хи был даругачи, этим словом называли тех, кто управлял провинциями, а значит, Байшика боялись и почитали в равной степени. Он делал широкие жесты, когда ему было не лень, и выказывал невероятную щедрость, если утром вставал с правой ноги, швыряя монеты уличным нищим, но когда настроение у него портилось, он устраивал облавы и хватал пару-тройку человек, чтобы вздернуть их на виселице, объявив злостными бездельниками.

Справедливость, какая ни есть, была в руках судебного ведомства, что находилось в центре рыночной площади, и если показания свидетелей в каком-нибудь особом случае выглядели ненадежными, Байшик вспоминал о старинном греческом изобретении – испытании судом Божьим. Дабы решить, виновен человек или нет, Байшик заставлял его – или ее – биться насмерть с одним из своих телохранителей.

Однако для некоторых преступлений у Байшика имелись особые наказания. Вору отрубали кисти рук. Лжец лишался языка. Неверную жену на месяц запирали в хижине, где любой мальчик или мужчина мог утолить свою похоть, и никто не дал бы ему отпор. Неверному мужу, впрочем, развлечения на стороне не грозили ни малейшими последствиями, поскольку правила поведения для мужчин резко отличались от правил для женщин.

Утром, по прибытии в город, мы с Сун Хи старались изо всех сил не обращать на себя внимания. Разумеется, я был чужаком в этих краях, но Сун Хи здесь выросла и опасалась, что ее могут узнать, поэтому, закутав голову платком, она шагала, неотрывно глядя себе под ноги, дабы не привлекать внимания прохожих к своей особе. Меня тревожила наша торопливость, стремление Сун Хи поскорее дойти до цели, притом что мы до сих пор толком не обговорили наши совместные действия по вызволению ее дочери Бон Ча. Я был готов этим заняться, но Сун Хи настояла на том, что должна сперва увидеть девочку своими глазами, дабы убедиться, что она жива и здорова. Я не мог не уступить столь естественному желанию и последовал за моей спутницей по улочкам к зданию школы, где дети богатых родителей из правящего класса учились каждый день.

Усевшись за столик на другой стороне улицы, мы ели кимчи и пибипап[107], купленные у лоточника, и наблюдали, как матери, бабушки и прислуга отводят детей в школу, а затем идут на рынок за мясом, рыбой и свежими овощами. Я пытался развлечь Сун Хи беседой, но она была погружена в свои мысли. Когда она коротко вскрикнула и закрыла ладонью рот, я обернулся, решив, что девочка, шагавшая по улице, ее дочь, но Сун Хи покачала головой, а взгляд ее был исполнен жалости.

– Это Хуа Ян, – сказала она, – подружка Бон Ча. Я знаю ее с младенчества. Ее мать, моя подруга детства, родила семерых дочерей. После рождения каждой дочери муж жестоко избивал ее, потому что он хотел сына. Когда Хуа Ян, его седьмое разочарование, появилась на свет, он приволок мою подругу к реке и утопил ее и в тот же день женился на другой. Новая жена подарила ему трех сыновей за столько же лет и умерла, рожая четвертого.

– И ему это сошло с рук? – спросил я, ужасаясь подобному беззаконию. – Его не повесили за то, что он отнял чужую жизнь?

– Отец Хуа Ян тоже даругачи, – сказала Сун Хи. – А даругачи могут делать что пожелают, они выше закона. Помнится, однажды…

Она внезапно осеклась, и я проследил за ее взглядом. Из-за угла только что появилась пожилая женщина в темно-красном турумаги[108], такой предмет гардероба не для раннего утра и явно был надет с целью напомнить, до чего эта дама важная персона. Рядом с ней шла девочка, на вид лет двенадцати, хорошенькая, темноволосая и с гладким личиком, одетая в зеленый ханбок[109].

– Это она, – прошептала Сун Хи, от волнения у нее пересохло во рту. – Это Бон Ча.