Путешествие к вратам мудрости

– Что за человек твой муж? – спросил я. – Он любил тебя, когда ты выходила за него замуж?

– Он мне нравился, бесспорно, – призналась она, поразмыслив. – Когда нас только познакомили, он сразу дал понять, что интересуется мною, и я была польщена, тогда я была наивной и впечатлительной. Он отменный боец. Главарь в нашем поселке. Мужчина, которого даже городские уважают. С моим-то тщеславием я обрадовалась, что выхожу за него.

– Сколько лет тебе было, когда вы поженились?

– Всего четырнадцать, – ответила Серафина. – А ему двадцать пять. Я была не первой его женой, конечно же. До меня их было еще три, и все умерли при загадочных обстоятельствах, поскольку ни одна не смогла родить ему ребенка.

– Ты была очень молода для замужества.

– Слишком молода. Но мой отец страстно желал этой свадьбы, и, разумеется, никто не спрашивал, чего хочу я. Женщину никогда не спрашивают. Впрочем, Викторино был добр ко мне какое-то время, и я думала, что мне повезло оказаться под его крылом. Однако через несколько лет я ему надоела и он начал заглядываться на других женщин. Что я могла поделать? Таковы мужчины, знаю, и я всегда мирилась с этим, даже не очень понимая, почему я должна мириться, да и Дебора запрещала мне пенять ему. Наверное, постепенно я бы стала чувствовать себя довольной тем, что имею, если бы девушки, что нравились стареющему Викторино, те, кого он совращал, не были того же возраста, что и я накануне свадьбы. Чуть старше, чем дети. Иногда даже младше, чем была я, когда он повел меня к алтарю.

Я закрыл глаза, страшась того, что сейчас наверняка последует.

– Твоя дочь? – спросил я, и она кивнула, но не заплакала – напротив, лицо ее застыло в мрачной решимости.

– Я застала их вместе, – сказала она. – Однажды днем, вернувшись домой раньше, чем обычно. Дебора была на кухне и, увидев, что я вхожу в дом, побледнела и сказала, что нам лучше выйти во двор и посидеть там. Я отказывалась. Я пришла с рынка со свежими фруктами и овощами. Я была голодной. И усталой. Мне хотелось приготовить какой-нибудь еды. Но Дебора была так настойчива, что я насторожилась. А затем я услыхала плач, словно от боли, доносившийся из соседней комнаты, и, оттолкнув Дебору, бросилась туда. А когда я зашла в комнату… когда я зашла…

Я встал, подошел к ней, взял ее руку в свою, но она выдернула руку. Она была не из тех женщин, что нуждаются в мужчине, который успокоил бы их и приободрил. Утешение она находила в своей жизнестойкости.

– То есть мать твоего мужа знала, – сказал я. – И тем не менее ничего не предприняла?

– Она свято верит, что ее драгоценному Викторино дозволено делать все что он пожелает, когда пожелает и с кем пожелает. Я же, наоборот, обезумела, орала так, что стены тряслись, била посуду и горшки, выхватила кочергу из очага и ударила ею по голове мужа. Я думала, что убила его, и ничуть об этом не жалела, но нет, рана оказалась не тяжелой, муж скоро поправился и сразу велел мне немедленно убираться из поселка, а иначе он сдаст меня властям, после чего меня наверняка приговорят к смерти за попытку убийства супруга. Я рвалась забрать дочь с собой, но такой возможности меня лишили, мне пришлось уехать. Тот день, когда мы с тобой познакомились, был днем рождения Беатриз, ей исполнилось тринадцать лет. Я не видела ее больше года, и мне страшно представить, чему ее подвергали все это время, отделавшись от меня. Она должна ненавидеть меня, думая, что я бросила ее на произвол столь ужасной судьбы. И теперь вот я возвращаюсь, – продолжила Серафина, – с намерением убить обоих, мужа и его мать, за то, что они совершили. Первым я убью мужа и заставлю свекровь смотреть на это. А потом обниму мою дочь, и мы уедем из того места навсегда.

Далее последовало долгое молчание. На лужайке ржали лошади, им не терпелось размяться, и с запада на нас дул холодный ветер.

– Сдается, – произнес я наконец, – нами обоими движет дух отмщения.

– Так оно и есть, – ответила Серафина. – Мы все одинаковы, мужчины и женщины. Какими мы были испокон времен, такими же мы будем, когда этим временам придет конец.

Северная Корея 1301 г. от Р. Х.