Путешествие к вратам мудрости

Горе, состояние чересчур мне знакомое, захлестнуло меня. Дважды я мучился болью утраты и дважды выжил, но сомневался, вынесу ли я эту пытку в третий раз. Однако, когда я потерял первых двух жен, моя жизнь была несколько иной, теперь же было непозволительно тратить время на то, чтобы упиваться жалостью к себе, поскольку мне надо было заботиться о Рафики. Сынишке исполнилось четыре года, и он бесконечно радовал меня. Я не мог подвести его. Иного выбора, кроме как оставаться крепким и надежным, у меня просто не было.

Каждое утро я отправлялся в свою мастерскую, где сооружал мачты для торговых кораблей, что швартовались или отчаливали из наших портов, но, прежде чем выйти из-под навеса нашего шатра, я медленно ворочал головой, прислушиваясь, не раздастся ли голос Шакини, и осматривался по сторонам – в надежде, что именно сегодня я увижу, как она шагает по настилу прямиком ко мне, но каждое утро меня ожидало разочарование. То же самое я проделывал по вечерам, стоя на улице в одиночестве, пока солнце не закатится, а ветра не вынудят меня вернуться в шатер. Когда я засыпал, мне снились страшные сны о моей любимой женщине – то на нее нападали львы, то ее уводили в рабство.

И мне не стало легче, когда один из старейшин, Витал Куихоцо, явился ко мне с предложением, которое я вряд ли мог бы принять. Витал Куихоцо по возрасту был самым старшим в нашем племени, лицо его было изрыто морщинами и походило на зловещую маску. Тем не менее он пребывал в добром здравии, а совсем недавно самая юная из его жен родила ему очередного сына. Никто точно не знал, скольким детям он приходился отцом, – лично я был знаком по крайней мере с двумя десятками его отпрысков из тех, что остались в нашей деревне, и кто знает, сколько их уехало. Порой казалось, что его прямые потомки числом превзошли все прочие семьи. И все же я восхищался Виталом и уважал его, а его присутствие в моем шатре было для меня великой честью.

– Печалью, друг мой, разрисовано твое лицо, – сказал он и, поджав ноги, уселся на землю напротив меня. Из одежды на нем была только белая набедренная повязка, цвет означал высокое положение, которое он занимал в нашем племени. – Каждый день гляжу, как ты идешь в мастерскую, и выглядишь ты так, будто Бог тебя наказал.

– Но так оно и есть, – ответил я, стараясь заглушить горечь в моем голосе, ибо Витал и сам хлебнул немало горя за свою долгую жизнь. – Иногда я спрашиваю себя, что я мог натворить, чтобы настолько не угодить Ему.

– На твою долю выпало изрядно бед, что правда, то правда, – согласился Куихоцо, кивая. – Но разве кто-нибудь из нас обошелся без бед? Я терял жен и детей. Имен и лиц кое-кого из них я даже припомнить не могу. Так устроен мир. Тридцатилетних старух бросают мужья, и оказывается, что мужчин для них больше нет и позаботиться о них некому, потому что красота их увяла и стали они похожи на лесных зверей. Что ж, будем слезы лить над нашими волосами и кожей или займемся нашими обыденными хлопотами? Ответь мне, друг мой.

Я низко склонил голову, но промолчал.

– Ты должен взять другую жену, – прервал молчание Куихоцо и, потянувшись вперед, похлопал меня по предплечью. Я растерянно уставился на него.

– Шакини посоветовала мне то же самое перед тем, как уехать, – сказал я. – И я отказался. Я не нарушу обещание, данное ей.

Витал Куихоцо наморщил лоб, поскольку обещание, данное женщине, считалось чудачеством.

– То, что ты делаешь, вредит здоровью, – наставительно произнес Куихоцо. – Мужчина должен расходовать свои соки. – Он указал пальцем на мою набедренную повязку, и хотя никакой другой одежды наши мужчины не носили, внезапно я ощутил неловкость из-за того, что был почти голым. – Ты должен бросать свое семя в плодородную землю. У меня есть дочь…

– Пожалуйста, Витал Куихоцо…

– Выслушай меня, друг мой. У меня есть дочь Окапи. Она видела уже шестнадцать весен, и теперь ей предстоит найти себе мужа. Она принесет тебе много детей, надо только жениться на ней.

Я был знаком с Окапи, заносчивой девчонкой и вечно чем-нибудь недовольной. По деревне она разгуливала рука об руку со своей подругой Куэсой, и однажды я наткнулся на них в купальне, где они занимались всякими непотребствами друг с другом. Я тогда подумал, не рассказать ли ее отцу о том, что я увидел, но передумал, поскольку за подобное безобразие он наверняка приказал бы забить девчонку камнями насмерть, а смертей на моей совести было и без того достаточно.

– Не могу, – покачал я головой. – Я благодарен тебе за великодушное предложение, любой мужчина был бы счастлив, появись у него возможность жениться на Окапи, но мое сердце до сих пор принадлежит другой, было бы нечестно предлагать себя твоей дочери.

– Она растет, – вздохнул он. – И я беспокоюсь за нее.

– Разумеется. Но я не смог бы стать ей хорошим мужем. Она заслуживает мужчину получше меня.