Путешествие к вратам мудрости

К счастью, предыдущей ночью я спал на удивление крепко, а потом час за часом тешился воспоминаниями о девушке, с которой я недавно познакомился. Звали ее Каасалок, и как же мне хотелось вновь увидеться с ней по пути домой. Встреча с этой девушкой взбудоражила меня, чего со мной давно не случалось, и я пытался понять, согласится ли она войти в мою жизнь и одарить меня детьми. С некоторых пор эта мысль часто вертелась в моей голове, ибо в возрасте двадцати лет я уже начинал стареть, а сыновей до сих пор не прижил, ни одного, кто мог бы унаследовать мое имя.

Наконец вдалеке замаячили иглу, и я что есть мочи принялся погонять собак, заставляя их бежать еще быстрее. Двадцать или тридцать больших иглу стояли вразброс на льду, и, по моим прикидкам, по меньшей мере четыреста человек жили в этой общине. Я натянул вожжи, собаки остановилась, а мужчины, что рыбачили, окружив полынью, притихли. Один из них, положив снасть на лед, направился ко мне. С должным уважением я приветствовал его и спросил, пустят ли меня к ним переночевать.

– Как звать тебя, незнакомец? – спросил этот человек, и когда я ответил, он, морща лоб, с трудом повторил мое имя по слогам.

– Ладно, если можешь заплатить, мне плевать, как тебя кличут, – сказал он, добавив, что его зовут Эйп. – Но предупреждаю: сегодняшняя ночь выдастся для нас тяжелой. Этой ночью мы будем прощаться с нашим старейшим другом. Часов через несколько он отправится в Неведомый Мир, отчего мы пребываем в тоске и печали.

Я заверил его, что мне хватит денег расплатиться за постой, и выразил соболезнования его народу, ибо великое горе постигло их. Ватага ребятишек выбежала из ледяных спален, отвела моих собак в укрытие, где их покормили, а я проследовал за Эйпом в самое большое иглу, где меня угостили мясом моржа и овцебыка, сваренным на пару. На мясо я набросился как голодный волк, и оно придало мне сил. Посреди помещения на высоком стуле восседал старик, десятки мужчин, женщин и детей подходили к нему и, опустившись на колени, просили наложить руки на их головы, а он, закрыв глаза, бормотал над ними заклинания. Я никогда не видел такого обряда и подумал, не святой ли он какой-нибудь. Его обветренная кожа была помечена столькими бороздками и трещинками, что лишь по ясным голубым глазам можно было догадаться, что он человек. Что-то в его осанке подсказывало: за свою долгую жизнь он испытал много боли.

– Ну не так уж много, но кое-что испытал, да, – поправил меня Эйп, когда я поделился с ним своими наблюдениями, и с нежной грустью посмотрел на участников церемонии. – Зовут его Гудмундур. Когда-то он был учителем здесь, поэтому все его знают и почитают. Многих моих друзей он научил охотиться, рыбачить, метать копья, взбираться на ледяные горы. А еще он мой отец.

От удивления я даже перестал есть.

– Здесь все к нему льнут, – отозвался я. – Выходит, его неустанные хлопоты обернулись неким весомым достижением?

– Именно он отправляется в Неведомый Мир, – ответил Эйп с горестной улыбкой. – Мы прощаемся с ним и получаем благословение, прежде чем его путешествие окончится в том краю, откуда никому не дано возвратиться.

На юге нашей страны погребальный обряд совершали в иной последовательности, но я слыхал, что чем дальше на север, тем более распространен именно такой распорядок. Я нашел их обычай странным, даже слегка варварским, но не мне было судить о местных привычках.

– Он болен, – продолжил Эйп. – В памяти у него все стерлось. Тело более не исполняет его желаний. Он не может ни позаботиться о себе, ни помочь общине. Так что мы должны сказать ему «до свидания». А ты, незнакомец, – теперь он смотрел прямо на меня, а не на вереницу людей, что тянулась к почти безжизненному телу его отца, – что привело тебя сюда?

– Еду на дальний север, – ответил я. – Великий Ангердлангуак ожидает меня.

Эйп приподнял бровь, он явно заинтересовался мною.

– Вы с ним близки? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Но я умею делать амулеты и получил заказ создать нечто такое, что он мог бы подарить своей жене. – Порывшись в мешке, который я во время путешествия ни на миг не выпускал из рук, я вынул один амулет. Всего их насчитывалось шестнадцать, а тот, что я выбрал, превосходил все прочие по тонкости исполнения и предназначался самому вождю. К перьям птицы-подорожника, казарки и сибирской гаги я добавил кусочки стекла, отражавшие свет, а также алые и золотые нити – символ славы. В середине поместил изображение сыча – символ мудрости, а над ним метателя копья – образец мужества.

– Ты и впрямь умелец. – С амулетом Эйп обращался с осторожностью человека, понимающего ценность красивых вещей. – Должно быть, оберег вроде этого и стоит изрядно.

Я улыбнулся, но решил не говорить ему, насколько много Ангердлангуак согласился мне заплатить. В конце концов, с Эйпом я познакомился только что и опасался, как бы мои сокровища не были украдены, когда я засну, если не самим Эйпом, то кем-нибудь, подслушавшим наш разговор.

– Много ли путешественников наведывается сюда? – спросил я, направляя нашу беседу в другое русло, и Эйп покачал головой.