Путешествие к вратам мудрости

Мне поручили сделать страницу из Евангелия от Матфея, но, прежде чем приступить к заданию, я потратил несколько дней, изучая сделанное монахами до моего появления в аббатстве, чтобы мои рисунки не выбивались из ряда уже готовых иллюстраций. Художества монахов я разглядывал с восхищением, никогда прежде я не видел ничего более затейливого и не мог не признать, что в этих людях я обрел наконец не только равных себе в мастерстве, но и превосходящих меня. Погружение с головой в работы этих умельцев несколько умерило мое горе, и я был благодарен за эту передышку. Работая, разговоров меж собой мы не вели, не до того было – каждый монах, что горбился над страницей, вооруженный перьями и чернилами, старался поймать как можно больше света, прежде чем наступят сумерки. На изготовление одной страницы мог уйти целый месяц, и работа считалась завершенной только после того, как ее одобрит брат Финбар. С помощью большого увеличительного стекла с вырезанной змеей на ободке он проверял каждую картинку и каждое слово. Конечно, источником нам служила «Вульгата» – Библия на латыни, составленная Св. Иеронимом для Папы Римского Дамасия четыреста лет назад, и нам вменялось в обязанность воспроизвести библейские строки в точности.

Ошибки могли дорого стоить, в чем мы убедились, когда брат Дара допустил промах, угробив недели упорной работы зазря. Копируя Нагорную проповедь из главы пятой со строки «Блаженны миротворцы», он перескочил на «Блаженны вы, когда воздвигнут на вас поношения и гонения», забыв вставить между ними «Блаженны гонимые за правду». Страница была почти закончена, и если бы другой монах не заметил ошибки, случайно заглянув через плечо брата Дары, испорченная страница прямиком бы отправилась на стол брата Финбара. Бедный брат Дара, увидев, что работа его загублена, разорвал страницу на мелкие кусочки и разбросал их по полу, умываясь слезами. Мне хотелось утешить его, но поскольку никто из монахов даже не взглянул в его сторону, не говоря уж о попытках утешить, я тоже не двинулся с места из опасения, что они догадаются: на самом деле я не один из них. Бедняга Дара вроде бы кое-как оправился от потрясения, но через несколько дней умер. Впрочем, справедливости ради добавлю: скончался Дара от заражения, его укусила бешеная собака, когда однажды поутру он вышел прогуляться, так что эти два события – испорченная страница и гибель художника – между собой не связаны. Хотя некоторые поговаривали, что смертельный укус был не чем иным, как небесным возмездием карающего Господа.

Я внимательно следил, чтобы похожие ошибки не вкрались в мою работу, корпел над каждым словом, рисунком, линией и оттенком, дабы мои надписи и иллюстрации были настолько близки к совершенству, насколько это было в моих силах. Я изобразил шесть павлинов со сплетенными хвостами – символ вечной жизни, и чернила покрывали страницу так, словно веками их бестолково расплескивали порознь и лишь теперь они наконец воссоединились, сияя от радости. Ночью, когда я, усталый, заваливался в постель, руки мои были перепачканы чернилами всех цветов радуги, и я думал, как же мне повезло выйти именно на этот монастырь. Я бы смог даже уверовать в Бога, которому притворно молился, если бы Он не забрал двух моих жен, сына и нерожденного ребенка еще в ту пору, когда я не совершал ничего дурного, но всего лишь старался жить по совести. Нет, боги – это не по моей части, все, кроме Немезиды, древней греческой богини, что в нашей небесной сфере преследует лишь одну цель – не дать уйти от возмездия негодяям и подлецам.

Иногда по вечерам я выходил прогуляться по саду и огородам, ибо глазам требовался отдых, после того как они целый день непрестанно щурились на замысловатые миниатюры. И в один из таких вечеров, перед закатом, я наткнулся на брата Ултана, с которым сидел рядом за ужином в мой первый вечер в аббатстве. Брат Ултан был самым старым монахом в нашей обители и выглядел на все свои восемьдесят лет – мешок из кожи, сухожилий и костей, с обильной порослью белых волосков на лице и с желтыми зубами. Возраст, однако, не ослабил его религиозности, в нашей монастырской конгрегации он был одним из наиболее истово верующих, и я не раз заставал его плачущим в церкви либо выходящим из исповедальни, и так каждый день. Что за грехи, недоумевал я, могли запятнать душу человека, который провел большую часть своей жизни затворником в здешних бастионах. Спал он в соседней с моей келье, и наши кровати были придвинуты вплотную к одной и той же каменной стене, только с разных сторон.

В тот вечер в саду брат Ултан помахал мне, и я кивнул в ответ, намереваясь продолжить прогулку, но он поманил меня пальцем, и я повиновался из вежливости – приблизился к скамье и уселся рядом с ним. Некоторое время, сидя бок о бок, мы оба молчали, любуясь красотой пространства, окружавшего нас. Наконец монах открыл рот и задал вопрос столь неожиданный, что я оторопел.

– Скажи мне кое-что и больше ни о чем не рассказывай, – тихо произнес он. – Кто такая Кейтлин и кто такой Эйна?