Путешествие к вратам мудрости

– Сколько тебе лет? – спросил я.

– Я претерпел четырнадцать дней рождения, – ответил он. – Один хуже другого.

– И как ты оказался здесь? Откуда ты?

Он замялся, прежде чем ответить, будто сомневаясь, нужно ли посвящать незнакомца во все секреты.

– Из Бхаратпура[70], – сказал он. – Это на западе. Я шел пешком. Тяжкая выдалась прогулка, уж поверьте.

Я опять глянул на его распухшие ступни. Мало того, что они были в засохшей грязи, порезы и мозоли тоже наверняка причиняли боль.

– Я тоже преодолел огромное расстояние на своих двоих, некогда добираясь до этого места, – сказал я мальчику. – Но в моей келье есть таз с белой глиной, сдобренной настоем ароматной лаванды и растения алоэ вера. Эта смесь утишит боль в твоих ступнях, а затем и припухлость исчезнет. После того как ты побеседуешь со Святым Фанилом, я займусь твоими ранами.

Он смотрел на меня с благодарностью, разминая пальцы на ногах. Спустя несколько минут Святой прекратил читать молитвы – возможно, из состояния покоя его вывело наше с мальчиком перешептывание – и, раскинув руки в приветственном жесте, направился к нам. Я встал, Гервеш за мною, мы со Святым поклонились друг другу, и я объяснил, что нашел мальчика у порога своей кельи, в монастырь он пришел в надежде, что ему здесь помогут.

– Ты бежишь из дома, бежишь от кого-то? – спросил Святой Фанил.

Мальчик отрицательно покачал головой.

– У меня нет дома, – ответил он с некоторой боязливостью.

Настоятель монастыря в красном одеянии, увешанный драгоценностями, мог вызвать робость, а вышитая на накидке шестерка павлинов со сплетенными хвостами одновременно устрашала и завораживала.

– Где твоя мать?

– Умерла. В тот же самый час, когда я пришел в этот мир, она его покинула.

– А твой отец?

– Его убили бунтовщики в Бхаратпуре, – ответил он не сразу. – Мне ничего не оставалось, кроме как пойти в храм и с мольбой просить совета у Сиддхартхи Гаутамы Будды. Вскоре голос в темноте назвал меня по имени и велел отправиться сюда, в Сваямбунатх.

Святой Фанил улыбнулся, но приподнятая бровь свидетельствовала о том, что он сомневается в искренности мальчика.

– Ты слышал его голос? – как бы невзначай спросил он. – Голос самого Будды?

– Наверное, да, – смутился Гервеш.

– Наш друг, – кивнул Святой в мою сторону, – с недоверием относится к подобным вещам. Он даже не до конца убежден в том, что Будда действительно существует. И однако, когда его уговорили провести семь дней в одиночестве и молитве, обращенной к мудрецу из клана Шакья, и просить о том, чтобы ему вернули дар речи, он вновь обрел способность разговаривать, как все люди.

Святой Фанил послал мне едва заметную улыбку, из почтения к Святому я потупился. Месяцами я изображал немого, а когда мне это наскучило, монахи надоумили меня уединиться и непрерывно возносить молитвы с просьбой вернуть мне голос, а спустя некоторое время показаться людям уже заговорившим. Но, боюсь, настоятель монастыря вряд ли поверил в то, что голосом меня заново одарил пророк, как и в то, что молился я в одиночестве по собственному почину.

– Разве так бывает? – спросил Гервеш, с ужасом глядя на нас, словно никогда не слыхивал столь дикой ереси.

– Это было чудо, – ответил я.

– И ты по-прежнему не уверен в Его присутствии в нашей жизни?

– Я ни в чем не уверен, мой юный друг. Я постоянно ищу ответов, как и все здесь.

– Не волнуйся, паренек. – Святой Фанил положил ладонь на плечо Гервеша. – Может, он пока и не обрел веру, но мы рады его присутствию среди нас – надеюсь, время, проведенное здесь, пойдет ему на пользу. Мы и тебя примем, если ты чувствуешь, что наш храм – то, что тебе нужно. Ты ведь хочешь примкнуть к нам?

– Очень хочу, – ответил мальчик.

Святой Фанил удовлетворенно кивнул и, повернувшись ко мне, велел отвести Гервеша в одну из гостевых комнат, что я и сделал. Там мы обнаружили еще четырех обезьян – развалившись на лежанке, они наслаждались послеполуденной тишиной.

– Их здесь почитают как священных животных, – объяснил я.

Гервеш уселся на край лежанки, и я достал смесь, о которой ему рассказывал, добавил гвоздичного масла, шалфея и семян горчицы и принялся втирать снадобье в молодые ступни, некогда нежные. Мальчик вздыхал от удовольствия, пока травы впитывались в поврежденную кожу, принося долгожданное облегчение.

– И хорошо бы тебе не нарушать их покой. Рассказывают, когда принц Манджушри[71] воздвиг первое священное место, он два года и два дня отращивал волосы, на корнях завелись вши, они выросли такими огромными, что превратились в обезьян и тут же образовали свое землячество.

– Разве мы их не едим? – спросил мальчик, разглядывая обезьян, и я не смог удержаться от смеха.

Животные хрипло покрикивали, повизгивали и лопотали что-то непонятное на своем языке, словно вдруг обеспокоились, а не отправят ли их в печь.

– Нет, – покачал я головой. – Мы их не едим.