Путешествие к вратам мудрости

– Пилигрим, Ваше Величество, – ответил я, склонив голову. – Храм даровал мне прибежище, обитаю здесь вот уже двенадцать месяцев.

– А над этим ты работал? – спросил он, тыча пальцем в статую.

– Да, Ваше Величество.

– А этот мальчик – твой сын? Что у него с лицом? Похоже на блевотину уличного животного. Эй, ты что, в пожар угодил?

Я обернулся на Гунеди, смотревшего себе под ноги, и почувствовал, как он дрожит всем телом от гнева и унижения, его кожа заалела еще пуще.

– Нет, он не мой сын, – ответил я за Гунеди. – Еще один пилигрим. Искусный мастер. Рукастый. Трудолюбивый. Надежный.

– Да будь у него хоть тьма достоинств, но это же невыносимо смотреть на него каждый день, разве нет? – спросил царь и отворотился брезгливо. Впрочем, третья по счету царица, та, что с огненно-рыжими волосами, шагнула к нам и ладонью левой руки нежно погладила изуродованную щеку Гунеди. Он поднял голову, его все еще трясло, но когда она улыбнулась ему, в ее добрых намерениях нельзя было усомниться.

– Не обращай внимания на то, что говорит мой супруг, – ласково сказала она мальчику. – Он из тех мужчин, что ищут только внешней красоты. И некоторым из нас ничего не остается, как искать красоты внутренней.

Мы оба молчали, вникая в смысл ее слов, и я заметил, что Гунеди ошеломленно уставился на царицу. Она ненамного старше его, подумал я, и, вместо того чтобы оторопеть и замкнуться, Гунеди, казалось, был совершенно очарован незнакомкой.

– Это было сказано в назидание мне? – прорычал царь, заталкивая женщину обратно в шеренгу своих цариц. – Дуреха. Вот тебе мой совет, – он приблизился ко мне почти вплотную, дохнув запахом жареной курятины, чьи волокна застряли у него в зубах, – никогда не женись. Я был женат сотню раз, и каждая новая царица изводила меня шибче, чем предыдущая. Порою сдается мне, что лучше бы я стал монахом, как эти мужчины. Остаюсь на ужин! – проорал он, двигаясь мимо нас дальше. – Но сперва отведите меня в баню!

Вечер в основном прошел так, как и предполагалось: царь Балитун набивал брюхо едой весом с его собственное тело, а монахи, Гунеди и я смирно сидели за столами, надеясь, что до конца этого дня наши головы удержатся на наших плечах. Когда между двумя слугами из царской свиты разгорелась ссора, царь объявил, что они будут драться до смерти, дабы развлечь Его Величество, но, к счастью, Фалан сумел внушить царю, что мы находимся в священном месте и было бы святотатством осквернить храм пролитой кровью.

Весь вечер, подметил я, Гунеди глаз не сводил с рыжеволосой царицы. Звали ее Йайачандра, и было очевидно, что паренек сам не свой от внезапно нахлынувшей на него страсти. Между нами сложились доверительные отношения, но, кроме моих рассказов о двух женщинах, которых я любил и потерял, сердечные дела в разговорах мы редко затрагивали, а учитывая нежный возраст Гунеди, я даже не задумывался о его романтических предпочтениях, хотя многие его ровесники уже были отцами. Мой собственный отец, к примеру, женился во второй раз в пятнадцать лет и, вероятно, совокуплялся и с другими девушками тоже. Так что мне не следовало удивляться, что после столь долгого проживания среди стареющих, давших обет безбрачия мужчин встреча с красивой девушкой, нежданно обласкавшей Гунеди, пробудит в нем доселе дремавшие желания.

А царица Йайачандра и впрямь чаровница, догадался я, когда еще задолго до ужина с царскими особами выходил из храма и на выходе столкнулся с ней. По ее словам, она пришла сюда, чтобы понаблюдать, как над головой медитирующего Шивы садится солнце.

– Я могу пойти впереди, если вас стесняет мое присутствие, – сказал я, не совсем понимая, допустимо ли царице находиться в обществе постороннего мужчины.

– Пожалуйста, не надо, – попросила она. – Может, когда мы подойдем поближе к монастырю, но не сейчас.

– Царь производит впечатление… – я запнулся, подбирая подходящие слова, – человека мудрого и незлобивого.

– Разве в этом религиозном месте не запрещено бессовестно врать? – шутливо спросила она.

– Думаю, монах Фалан лжи не одобрил бы, конечно, – согласился я. – Впрочем, ни он, ни я не выбирали себе в мужья монарха.

– Много ли вы знаете женщин, которые сами выбирали себе мужей? – парировала царица. – Судя по моему опыту, за женщин всегда решают их отцы или братья – одним словом, мужчины. Если бы женщинам разрешили выбирать, мир выглядел бы совсем иначе, так мне кажется.

– Мои жены сами выбрали меня, – сказал я, и она удивленно выгнула бровь.

– Жены? – переспросила Йайачандра.

– Две, – пояснил я. – Обе умерли.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– Спасибо, но с моей первой утратой я давно свыкся. А все то время, что я живу в Прамбанане, потрачено на попытки смириться со второй потерей.

– И вам это удалось?

– Сейчас я чувствую себя много спокойнее, чем когда приехал сюда, – подумав, ответил я. – Похоже, это означает, что время моего отъезда стремительно приближается.

– И куда вы отправитесь? Обратно в родную деревню?

– Нет, – покачал я головой. – Сперва я должен кое-что предпринять.