Путешествие к вратам мудрости

Должно быть, по моему тону она догадалась, что вдаваться в подробности я не намерен, и вопросов больше не задавала. Теперь мы шагали чуть медленнее, словно не желая достичь чересчур скоро тех мест, куда мы порознь направлялись.

– Давно ли вы стали царицей? – прервал я молчание, и она глубоко вдохнула, наслаждаясь запахом жасмина, витавшего в воздухе.

– Не очень, – ответила она. – Года еще не прошло. Сейчас я четвертая царица. Махарани первая, Пермата вторая, Инда третья и потом я.

– А царица Инда, – осторожно начал я, – она…

– Мальчик? Да. Царю нравится иметь одного мальчика в своем семейном гареме. Инда не первый и не последний. Скоро он начнет мужать, и его отправят в Пещеру Змей.

Раньше я не слыхал такого названия и вопросительно посмотрел на царицу. Она поежилась и потерла предплечья ладонями.

– Провал неподалеку от дворца, – объяснила она. – Говорят, огромный, но, к счастью, я пока с ним не ознакомилась. Вроде бы там обитает сотня тысяч ядовитых змей. Гадюки, кобры, аспиды. Провал запечатан громадным валуном, и когда царь не в настроении, он всех, кто ему не угодил, велит сбрасывать туда, в темные извилистые проходы. Разумеется, провинившихся больше никто и никогда не увидит. Слыхала я, что в последнее время всех мальчиков-цариц отправляют в Пещеру.

– И как скоро Инда вступит в пору зрелости? – спросил я, испугавшись за ребенка, который наверняка не совершил ничего, чтобы заслужить столь жуткую смерть.

– Недели через две-три, полагаю, – сказала она. – Недавно, когда он пел, у него сорвался голос и он закашлялся. Мой муж смотрел на него с гадливостью. Подозреваю, когда мы вернемся в Джомбанг, валун опять сдвинут с места и пещера заглотнет свежую жертву.

Впереди перед нами вырос монастырь, и, будто прочтя мысли друг друга, мы остановились и повернулись, глядя в глаза друг другу.

– Сколько тебе лет, осмелюсь спросить? – сказал я.

– Семнадцать.

Меня тянуло погладить ее по щеке. Кожа у нее была гладкой, а губы ярко-красными и пухлыми. Но даже сейчас я не смог это сделать. Дотронуться до нее означало бы запятнать память моей покойной жены, ведь годовой траур по ней пока не закончился. И все же, когда Йайачандра глянула на меня пристально, что-то нахлынуло на нас – чувство взаимного притяжения. Я молча улыбнулся и зашагал обратно в келью, где, одновременно жалея и стыдясь себя, пал на колени, умоляя мою убитую жену простить меня за изменнические помыслы.

Все это прокручивалось в моей голове, когда, стоя среди собравшихся на званый ужин, я наблюдал за выражением лица Гунеди. Конечно, я обнаружил в его лице вожделение, но и веру в то, что он мог бы полюбить эту девушку, если бы только она предоставила ему такую возможность. То были чувства, мне хорошо знакомые, ибо сам я испытал их трижды.

Сперва влюбившись в Ларинду. Потом в Кальшаву. А в третий раз сегодня – полюбив царицу Йайачандру.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Гунеди, обернувшись ко мне, но я не ответил, лишь положил руку на его плечо в знак солидарности, поскольку не сомневался: либо его сердце будет разбито, либо мое, а скорее всего, оба, когда придет их время.

Армения 944 г. от Р. Х.

На следующий день я совершал обход церкви, самой ее сердцевины, заменяя сгоревшие свечи новыми, когда отец Фахрам окликнул меня по имени. Год минул с тех пор, как я прибыл в монастырь, и за это время мне не раз случалось сидеть в одиночестве в келье, разрываясь между горем и яростью. В такие часы, чтобы не броситься вниз головой с одной из монастырских башен, я входил под каменные своды храма, где целый день напролет звучали молитвы, произносимые нараспев негромкими мелодичными голосами. Сидя на церковной скамье, я дышал воздухом, насыщенным запахом ладана и жасмина, что сочился из расщелины между камнями. Почти каждый раз мне удавалось изгнать всякую дрянь из головы и вернуться в состояние покоя, проповедуемое священниками.

Между тем, прежде чем улечься в постель после банкета, имевшего место предыдущим вечером, я оставил отцу Фахраму записку, уведомляя его, что мне пора уезжать и что этот день станет моим последним в Татеве[75]. Я провел год в этом гостеприимном храме, и отец Фахрам, когда пришел меня проведать, был одинаково удивлен и опечален.

– Но почему? – спросил он. – Ты был таким хорошим помощником во всех наших начинаниях. И ты был счастлив здесь, верно?

– Очень счастлив, – согласился я, склонив голову в знак благодарности. – Не найди я вас после того, как… – Я отвернулся.

Примерно через полгода пребывания в монастыре я рассказал священнику о событиях, произошедших в моем городке до того, как я покинул родные края, и лучшего утешителя, чем Фахрам, придумать было нельзя.

– Сомневаюсь, что я дожил бы до нынешних дней, – сказал я ему, – если бы не ваша неизменная доброта и сочувствие здешних священников.

– Что ж, мы будем скучать по тебе. – Он обнял меня. – Хотя уверен, ты не станешь скучать по кое-каким нашим предприятиям, необходимым, чтобы сохранить монастырь. Прошлую ночь я провел на коленях, моля Господа о прощении.