Путешествие к живым

Раствор жидкости, которым обрабатывают помещение, высыхает, оставляя на стенах тонкую пленку. Она не теряет своего действия в течение нескольких месяцев. Для применения этой меры необходимо предварительно изучить поведение комара в жилище, а затем создать бригады для опрыскивания; нужна также некоторая техническая подготовительная работа. В странах со слабой экономикой такая работа связана с рядом трудностей: плохие дороги, нехватка обученных рабочих. Но эти препятствия преодолимы. Следовательно, реальная возможность избавления от малярии существует. Но одно странное обстоятельство недавно поставило все наши планы под сомнение. Жидкость, истребляющая всех насекомых, перестала убивать комаров. Оказалось, что не только греческие «sacharovi» и «Superpietus», не только панамский «albimanus», но и «sundaicus» Явы не поддался действию всесильного ДДТ. Когда об этом стало известно, в двадцати странах земного шара угасла великая надежда. Непригодность химикатов, истребляющих насекомых, для борьбы с комарами обрекает на страдания миллионы человеческих существ.

Что же произошло? Сначала думали, что комар перестал реагировать на ДДТ. Но дело обстоит иначе. У каждого вида насекомых несколько представителей являются носителями наследственных свойств, ген, которые делают их устойчивыми против препаратов, истребляющих этих насекомых. Они выживают, в то время как им подобные погибают, спариваются и продолжают свой род, который улучшается и становится еще более жизнестойким. Через пять-семь лет создается некий подвид малярийного комара, абсолютно защищенный от действия препарата.

Таким образом, врачи и комары оказываются участниками своеобразных гонок. Если по прошествии пяти-семи лет комары окажутся у финиша первыми, на земле снова будет свирепствовать малярия, которая опустошит целые районы, разорит и ослабит крупные страны. Возможно, однако, что через пять-семь лет врачам удастся излечить тех, кто вновь подвергнется укусу комара.

Комар становится заразным только в том случае, если он укусит больного, находящегося в пароксизме малярии. Через двенадцать дней после этого в организме насекомого развиваются кровепаразиты малярии; теперь комар оказывается носителем инфекции и передает болезнь другим людям. А затем эти вновь заболевшие люди заражают уже других комаров, которые сосут их кровь, и те тоже в свою очередь становятся переносчиками зла. Так образуется непрерывная цепь, замкнутый круг.

К счастью для человеческого рода, не все комары могут быть носителями инфекции малярии, а лишь некоторые их виды. Один из таких видов встречается даже в Париже, в Булонском лесу. Если в Багателе поселить несколько сотен больных малярией, страшная эпидемия могла бы истребить население Нейи.

При благоприятном (несмертельном) исходе заболевание приобретает хроническую форму, и больной перестает быть носителем инфекции. У людей, страдающих хронической малярией, болезнь может быть обнаружена только при исследовании. Признаком заболевания является увеличенная селезенка. Врачи называют это селезеночным симптомом.

Я пытаюсь кратко изложить то, о чем мне рассказывали в течение целого дня в лаборатории и пока мы прогуливались по деревням. Запоздалое обучение, заставившее меня осознать собственное невежество! Что поделать, — чтобы приблизиться к людям, надо прежде всего смириться.

Ложь Банденгана

25 ноября. Утро мы провели в рыбацкой деревушке Банденган. Большие квадраты парусов — серых с черными штрихами — медленно плывут к пристани. Выступающие из воды носы лодок расписаны завитками, каждый из которых формой своей напоминает огромный глаз. Море уже отступает, и днища лодок вязнут в иле. Рыбаки спрыгивают в воду — она им по самую грудь — и, напрягаясь изо всех сил, толкают свои суденышки к берегу. Серое море заполнилось рыбаками: шагая по грудь ь воде, они несут на плечах тяжелые парусники.

Банденган — рыба. Деревня приняла название рыбы, которой она живет. Здесь ее не только ловят, но и разводят. Вдоль побережья много искусственных водоемов. Их засевают икрой, собранной у Сулавеси. Этим промыслом, который якобы занесен индийцами, занимаются не менее восьмисот лет. В течение восьмисот лет тысячи людей (на сегодняшний день двести пятьдесят тысяч) живут рыбой, во всяком случае ее хватает, чтобы есть досыта. Вот уже восемьсот лет, как в Банденгане свирепствует малярия, — ее распространению, без сомнения, способствует наличие водоемов, в которых развиваются личинки комаров.

Написав это, я как будто противоречу самому себе — признаю справедливость нашего жизненного устройства. Восемьсот лет жизнь продолжается вопреки малярии. С прошлым покончено. На расстоянии история всегда похожа на божье благословение. Но нет же! С прошлым не покончено. В нем есть что-то незавершенное, в нем что-то «не так». Его мертвые умерли, не дожив своего века; его годы не были полноценными. Лгут столетия. Тишина, исходящая от них, не дышит миром. Здесь все было несправедливо. Восемьсот лет тянулось это существование, которому не должно быть места на земле.