Путешествие к живым

До приезда в Азию я никогда не слышал об этом заболевании. Если бы мне даже и рассказали о нем раньше, знания мои оставались бы относительными. Эти страдания нужно видеть, их нельзя не увидеть. Вначале у больного вздувается кожа, потом она лопается, и по всему телу расползаются язвы. Эти язвы не затягиваются. Они ярко-красного цвета, будто раздавленные ягоды. Вот почему фрамбезию называют также «малинницей». Это — невенерический сифилис, поражающий не половые органы, а главным образом поверхностные ткани. Со временем он вызывает довольно серьезные деформации костей. Классический персонаж яванского театра, зародившегося еще десять веков назад, хромает, берцовая кость его искривлена и покрыта узлами. Это фрамбезия. Ею заражаются от простого прикосновения, иногда бывает достаточно пройти босиком по тому месту, где ходил больной.

Эта болезнь, обрушивающаяся прежде всего на детей, угрожает жизни человека не меньше, чем проказа. Она вызывает упадок сил, делает человека физически неполноценным и неспособным к нормальной жизни. Болезнь легко передается, что является серьезной угрозой. К счастью, фрамбезию излечивает простое лечебное средство — пенициллин. Во многих случаях достаточно одного укола пенициллина. Вот почему Всемирная организация здравоохранения и индонезийское правительство наметили ряд мероприятий, которые помогли бы ликвидировать фрамбезию по всей Индонезии. В настоящее время приблизительно шесть миллионов индонезийцев проходят лечение. В стране продолжается работа по выявлению больных. К сожалению, выявление это проходит медленно ввиду нехватки медицинского персонала.

Вот они, жертвы фрамбезии. Идет врачебный осмотр. На ступне больного язва. Это круглая ранка, немного напоминающая дырку в пятке чулка, сквозь которую видно тело. Язвы поднимаются по ноге, добираются до поясницы, спины. Ни нагноения, ни крови: раны обладают свежестью клейма. Нет сомнения, что со временем к этому можно привыкнуть. Человек проявляет по отношению к собственному телу братское терпение. Это не покорность судьбе и не твердость духа — скорее компромисс. Маленькая ранка, причиняющая легкую боль, то затихающую, то обостряющуюся, — эта физическая аномалия становится привычной.

Санитары делают уколы пенициллина собравшимся вокруг нас жителям деревни. Десять секунд — и человек уходит излеченным. Такое мгновенное изгнание «духов» меня зачаровывает. Это почти чудо, сотворенное руками человеческими. И тем не менее в настоящий момент еще столько людей, тело которых усеяно ранами! Знаю, близок день, когда Всемирная организация здравоохранения совместно с индонезийским правительством воплотят свою программу в жизнь. Фрамбезия исчезнет, и люди забудут об этой библейской болезни. Ну, а другие беды?

Староста деревни только что повторил мне: в Сюродаби каждому человеку недостает сорока четырех килограммов риса в год.

— Да этот ребенок уже не стоит на ногах!

Показывая нам сына, мать прислонила его к себе. Чтобы мальчик не упал, она поддерживает его под мышки. Немного приподнятое, прислоненное спиной к коленям матери, тело его неловко изогнулось. Мальчик гол. Щуплые ручки и ножки, большая голова делаю г его похожим на зародыш. Живот вздут. Ребенок выпятил его с какой-то мрачной дерзостью и глядит на нас исподлобья сонными глазами.

Женщину расспрашивают. Санитары передают друг другу один из ее ответов. Он долетает до моих ушей: сегодня утром умер ее второй ребенок, тоже мальчик. Женщина говорит об этом без видимого страданья, без слез. Есть в здешних краях что-то, что притупляет горе, его ранящее жало. Ребенок умер. Должно быть, га-кие случаи в деревне не редкость. Утреннее солнце пробивается сквозь бамбуковые стены хижины, мальчик продолжает лежать на циновке и безмолвно смотреть на нас. Вот он снова прикрывает глаза, чтобы, может быть, никогда больше их не открыть. Или же вновь открывает, чтобы не закрыть. Так или иначе, он во власти ночи. Эта ночь, нависшая над детством! Держась за руки, дети бредут по узкому обрывистому краю жизни, бледные и голодные, трагические и наивные. Они движутся к смерти, а люди скажут, что бог прибрал их.

— Умершему ребенку было четыре года, — говори! мне один из санитаров. — Может быть, вы хотите узнать что-нибудь еще? Я могу расспросить женщину.

Нет, я больше ничего не хочу знать. Наверное, мне скажут, что этот мальчик тоже умрет. Не от фрамбезии, покрывшей язвами его спину и конечности. Против фрамбезии поможет пенициллин, а недостаток пенициллина возместится терпением. Но нет лекарства против голода, терпеть голод — смертельно опасно.

Я узнаю его вкус: нам принесли сырой арахис и кокосовые орехи с рассеченной скорлупой — для утоления жажды. Знойно. Дождь не заставит себя ждать. Должно быть, голод на Яве и есть этот изнуряющий пот, эти продолжительные приливы крови. Вокруг меня разговор продолжается:

— Не хотите ли присутствовать при погребении?