Путешествие к живым

Женщина с бесстрастным лицом по-прежнему здесь. Ее ребенку сделали укол. Он перестал плакать… Желаю ли я присутствовать при погребении? Это предложение приводит меня в замешательство. Может быть, оно исходит от женщины или ее близких? Древние законы гостеприимства повелевают, чтобы гостю преподносили подарки — лучшие фрукты или какую-нибудь вещь, изготовленную в деревне. Но у жителей этой деревни ничего нет, кроме кокосовых орехов и арахиса; нет ничего и у этой женщины. Все, что они могут мне предложить, это присутствовать при погребении. Так я убеждаю себя, но, по-видимому, ошибаюсь. Вокруг меня слишком много говорят…

Я смотрю на часы. Мне пора. Сегодня предстоит насыщенный день, впереди еще длинный путь. Шест-вне больных продолжается. Бич божий? Господне наказание? Нет, это только так кажется. Клеймо фрамбезии еще простительно. Подлинное клеймо первородного греха — это голод. Голод, оставшийся в наследство от голландских колонизаторов. Суматра, Калимантан. Что за бескрайние просторы — земли, которые можно удобрить, засеять; какие богатства рудных ископаемых! Во времена голландской оккупации вся жизнь была сосредоточена на Яве, острове, разбитом на квадраты полей, покрытом сетью дорог, застроенном городами. Сегодня индонезийский народ уже задыхается на этом перенаселенном острове, где или совсем нет дождя, или, наоборот, он льет без конца.

Пора двигаться дальше. Мы проходим по деревне, чтобы снова выйти на дорогу, где оставили свои машины. Гробик из веток уже готов, мы подходим как раз в тот момент, когда люди поднимают его с земли. Похоже, что он не тяжелее корзины. И не оборачиваясь, мы знаем, что похоронная процессия следует за нами. Когда мы выходим из деревни, начинается дождь, частый и теплый. Он возвещает новый сезон, более пасмурный, быть может, более мягкий. От земли исходит резкий запах. Никто не ускоряет шага. Вот и кладбище. Могила уже выкопана. Над другой свежей могилой раскрыт зонтик, чтобы рыхлую землю не размыло дождем.

Мы уже не разговариваем между собой. По нашим лицам стекают ручьи, рубашки прилипли к спине. Мы медленно бредем под теплым потоком. Я замечаю, что спутники мои стали как-то собраннее, а на мою душу снизошло удивительное спокойствие… Не знаю, в какой момент, — тогда ли, когда мы отдавали последний долг маленькому покойнику, или тогда, когда брели под шумящими струями, — пришла к нам, вошла в нас уверенность, что для этой страны, для этого народа наступает, наконец, новая пора.

МАЛАЙЯ

Подозреваемые Сингапура

Сингапур, 2 декабря. Наше судно направляется в открытое море. Серые волны. Вдали — черные острова, несколько пароходов на якоре. Все неподвижно в это душное облачное утро. За портом протянулись в ряд высокие фасады зданий. Английские банки Сингапура продолжают смотреть на море, хотя после войны моря Азии с каждым днем становятся для них все более недоступными. Порт сократил перевозки.

Тем не менее в учреждениях по-прежнему гудят вентиляторы и работают английские служащие без пиджаков и в белых брюках. В окрестностях города перед дачными домиками малайские садовники ценой огромных усилии продолжают поддерживать порядок на английских лужайках, которым угрожают буйные поросли кустарника. В городе китайские лавочники, как и прежде, выставляют товары, завезенные из всех стран мира, а бородатые индийцы разворачивают перед глазами прохожих бумажные ткани Калькутты и шелка Бенареса.

Я увидел здесь то, что и ожидал увидеть: искусственный город, живописный и исполненный своеобразного достоинства, город, поставляющий великолепные сюжеты для космополитических романов, — город, который сегодня заслоняет от меня страну. Вчерашний вечер мы провели, как все путешественники: побывали в одном из китайских дансингов. Они здесь попадаются на каждом шагу.

Разумеется, я остановился в Сингапуре не для того, чтобы освежить впечатления, навеянные прочитанными книгами, и еще менее — из желания познакомиться с Малайей. Я знал, что здесь мне ее не увидеть. Я остановился в Сингапуре для изучения проблемы карантина. Иногда международные организации, как, впрочем, и я сам, вкладывают в это слово более широкий смысл, чем принято. В двух словах, карантин означает международную санитарную регламентацию. Обеспечение этой регламентации — сложный вопрос, вокруг которого беспрестанно возникают споры. Нередко при решении проблемы карантина ущемляется свобода личности во имя ее собственной безопасности и обязанностей по отношению к коллективу. При этом даже самые демократические страны запирают свои границы и усложняют законы, нередко отождествляя болезнь с преступлением.