В Лакхнау нас встретил индийский врач — санитарный инспектор, контролирующий обширную территорию. Он следит за появлением не только чумы, но и других болезней. Врач этот будет сопровождать нас в путешествии по всему району. Чума здесь еще остается болезнью эндемического порядка. Недавно сигнализировали о нескольких случаях заболевания. Мы выезжаем завтра.
Наступает вечер. Каждые две секунды до нас доносится пронзительный вопль, напоминающий звук флейты. Это работают в полях насосы ирригационной системы. На бескрайних просторах Индии каждую ночь раздается эта монотонная песня.
В нескольких сотнях метров от деревни можно разглядеть шалаши, в которых «спасались» жители деревни. Шалаши не стали разрушать: они могут еще пригодиться. А дальше тянется равнина, залитая резким светом индийской зимы. Время от времени ветер поднимает далеко на дороге столбы пыли.
Почти три месяца обитатели деревни жили в чистом поле и смотрели на равнину. Когда начались муссоны, равнина подернулась сумеречной дымкой, а теперь зимнее солнце открыло всю ее необозримую даль — до той самой грани, где синеют горы Непала. Но равнина не прислала людям помощи. Пришлось дожидаться, пока болезнь утихнет сама собой. Люди отдали в ее распоряжение все, чем владели, открыли все дома. В ветреные ночи было слышно, как в деревне скрипят и хлопают двери. Несчастные изгнанники тешили себя мыслью, что там, наконец, появилось живое существо. Потому что самое худшее — безликий враг, самое страшное — отдать деревню пустоте, пустыне, тишине, в которой иногда по целым неделям не слышно скрипа отворяемых дверей.
Теперь люди снова вселились в свои дома. Опыт подсказал, что опасность миновала. Впрочем, на этот раз болезнь не слишком свирепствовала: недосчитались только юной Рампьяри. С ее смерти все и началось…
В районе Утгар-Прадеша чума — обычное явление. Ее называют «махамари», большая смерть. Конечно, болезнь эта не самая ненасытная, но зато самая капризная. Часто она уходит, потом снова неожиданно возвращается, убивает десять человек здесь, двадцать— в другой деревне, но щадит вас. И тогда человеку кажется, что чума прошла стороной. А потом наступает день, и…
Вначале мор нападает на крыс — этих неистребимых тварей, насмешку над человечеством. Ведь крысы обитают повсюду, они вечно ютятся в темных уголках, поближе к человеку в его счастье, в его славе. Их окраска — окраска земли. Когда они бегут — кажется, что бежит сама земля. И всегда где-нибудь неподалеку от человека блестит пара маленьких черных немигающих глаз.
Чума — прежде всего крысиная смерть. Крысы выползают из земли, из домов. Внезапно мрак начинает извергать своих обитателей. Они — как немая беззвучно катящаяся, вечно колышущаяся волна. Вначале одна крыса, потом две, потом много крыс… Но это еще не значит, что надо спешно собирать вещи и переселяться в шалаши, поставленные в поле. Крысы дохнут повсюду, ежедневно в течение круглого года. Но приходит сентябрь, и людей охватывает тревога. Жители деревень считают серые трупы, расспрашивают соседей, сколько дохлых крыс те обнаружили у себя. Сентябрь означает начало сезона чумы. Сезон этот заканчивается лишь в мае. Всего три месяца передышки в год. Но это самые жаркие, самые засушливые месяцы, время, когда не хватает воды, когда жизнь становится еще тяжелей. Люди избавляются от угрозы смерти, чтобы еще глубже познать страдания жизни.
В этом году крысиный мор начался еще в августе. Трупы этих тварей находили в домах на земляном полу, на улицах: они умирали на бегу и так и застывали, с поблекшими черными глазками, в которых еще тлела жизнь. Вскоре начали дохнуть маленькие серые и черные грызуны, ютящиеся обычно в соломенных крышах. Они падали вниз, их трупы валялись у стен, и даже бездомных собак не прельщало подобное пиршество.
И вот тогда умерла Рампьяри. Ей было пятнадцать лет. Она выросла в мусульманской семье (половина населения деревни — индусы, половина — мусульмане) и собиралась выйти замуж…