Путешествие к живым

В действительности, по признанию моих индийских спутников, эта широкая пропаганда противозачаточных средств совершенно непопулярна, и на выставку ходят просто из любопытства. Индийцы воздерживаются от высказываний по вопросу деторождения. Однако их обычаи требуют, чтобы у супругов было мужское потомство: после смерти отца старший сын зажигает костер, на котором будет сожжен труп родителя. Следовательно, семья должна иметь хотя бы одного сына. Но детская смертность так высока, что, если хочешь иметь уверенность в том, что у тебя будет кому зажечь костер, благоразумнее иметь трех-четырех сыновей. А стоит только время от времени, как нарочно, рождаться дочкам — получается семья, для которой уже поздно говорить об ограничении рождаемости.

Международные организации и в том числе Всемирная организация здравоохранения отказываются занять определенную позицию в вопросе о рождаемости. Всемирная организация здравоохранения действует во всех странах, исходя из существующего там положения вещей.

Я сам иногда лишь с трудом соблюдаю беспристрастность и осторожность, хотя и высоко ценю мудрость такой позиции. Индия вызывает потребность действовать — отстаивать свои убеждения. Она постоянно пробуждает дремлющую совесть. Завтра мы выезжаем в Бенарес. Я знаю, что увижу там страшный сон об Индии, и заранее настраиваюсь на то, чтобы быть спокойным, даже холодным — для большей уверенности.

Сумерки Бенареса

Бенарес, 16 декабря. На город надо смотреть с середины реки. Он напоминает декорацию со ступенями и просцениумами. Кварталы, выводящие свои улочки к берегу, добавляют детали к этой водяной феерии, к этой мимической трагедии, в которой один за другим загораются и гаснут погребальные костры. Над городом господствует Ганг. По улицам снуют паломники; в руках у них маленькие медные сосуды, которыми они черпают воду из реки. Окропив священные пороги, паломники вновь спешат к призывающему их желтому потоку, несущему свои воды мимо индусских храмов, мимо спускающихся ступенями крутых берегов — этой необъятной пристани, от которой отплывают лишь мертвые.

Мы плывем по Гангу на муниципальном катере, временами приближаясь к крутому берегу, где по вечерам верующие сосредоточенно застывают в позах йогов и где тлеют последние костры. Гирлянды оранжевых гвоздик скользят навстречу нашему судну. Нас сопровождает врач муниципалитета. Он несет ответственность за здравоохранение в городе. Странная задача на первый взгляд. В настоящее время в Бенаресе готовятся к смерти тридцать тысяч человек. Я хочу сказать, что, чувствуя приближение конца, они явились в это священное место. Уж если надо умереть, то пусть это произойдет до того, как будут истрачены жалкие средства, позволяющие им как-то существовать в городе, где все стоит дороже, чем где-либо. Умирающие считают и пересчитывают свои ресурсы, дабы хватило на определенный «уровень смерти», подобно тому как в других местах люди изо всех сил стараются сохранить определенный уровень жизни. Все это оправдано индийской верой в «карму»' после смерти человек претерпевает ряд превращений и становится последовательно деревом, насекомым, животным, потом переживает несколько существований в человеческом облике и, наконец, лишенный плоти, обретает нирвану.

Столь продолжительное очищение путем метаморфоз, столь длительное топтанье в прихожих вечности сокращается, если человек умирает в Бенаресе.

— Можете себе представить, насколько у меня легкая работа, — сказал нам городской врач. — Многие люди здесь вообще отказываются от медицинской помощи. Достигнув Бенареса, они впадают в состояние своего рода терпеливой агонии и не желают, чтобы она нарушалась.

Врач назначает нам свидание на следующее утро. Мы будем его сопровождать в инспекционном обходе города.

17 декабря. В эго солнечное утро на берегу и в кварталах, где расположены храмы, царит оживление. Верующие погружаются в Ганг по пояс, отряхиваются и поднимаются по каменным ступеням, чтобы, уйдя в свои мысли, предаться гимнастике йогов. Другие, расположившись на припеке чуть ли не нагишом, предаются размышлениям. Они расписывают лицо, руки и торс белыми, желтыми и красными значками — в зависимости от того, какому богу себя посвящают. Эта раскраска означает также обретение счастливой свободы: из любви к своему богу человек на глазах у толпы приносит себя в жертву.

Мы проходим среди этих живых изваяний, мимо молодых и старых людей, наполовину погруженных в воду, мимо женщин всех возрастов, выходящих из реки в мокрых сари, которые, облегая, как бы обнажают их; подобные зрелища придают омовеньям на Ганге поистине вакхический характер.