Путешествие к живым

Возвращаемся в Раджкот. Скромный сочельник собирает нас в доме, где живет советская женщина-врач, ее индийский коллега и англичанка — медицинская сестра. Время от времени раздается телефонный звонок: поступают сообщения из родильного дома. Через несколько минут наступит Новый год, Новый год в Индии, во всем мире. И каждый раз для человека и для мира в несколько условной торжественности этой даты возникает надежда на новую судьбу.

В этот момент, когда времена меняются и, может быть, изменятся, мне хотелось бы обладать даром прозрения, чтобы увидеть, что станется с Индией, как сложится судьба ребенка, который рождается сейчас. Первый ребенок 1957 года, рожденный в Раджкоте, в этом далеком углу Азии…

Решено, я пойду посмотреть новорожденного. Поговорю с его родителями, побываю в их доме, войду в их жизнь. Стану крестным отцом, единственным подарком которого будет этот мой рассказ очевидца, свидетеля. Но дети Индии нуждаются также и в том, чтобы кто-нибудь свидетельствовал в их пользу.

Вот и утро. Мы отправляемся в родильный дом. Первый младенец нового года — маленькая девочка, десятый по счету ребенок в семье путевого сторожа Тапубхаи. Его жена Бхэнибаи, у постели которой я сейчас нахожусь, за девятнадцать лет брака родила на свет девятерых детей. Когда она вышла замуж за Тапубхаи, ей было шестнадцать лет. Шестеро ее детей умерли в раннем возрасте; четверо из них — от инфекционных и неинфекционных болезней, в частности, от кори, двое — от малокровия.

В настоящее время Тапубхаи зарабатывает семьдесят рупий в месяц, то есть менее семи тысяч франков (но соотношение между этим заработком и стоимостью жизни в Индии не совсем такое, как во Франции). Управление железных дорог, представляющих в Индии собственность государства, дает сторожу бесплатное жилье в домике, состоящем из одной комнаты, без водопровода. На семьдесят рупий есть мясо или рыбу удается лишь два-три раза в месяц. Обычно рацион семьи состоит из проса, мелкой индийской чечевицы, мучного блюда или риса. Вот почему от недоедания в семье умерло по меньшей мере двое детей.

— Этот ребенок уж обязательно последний, — говорит мать. — Я больше не хочу детей.

— Я тоже, — откликается отец.

Это веселый человек с большими черными усами. На голове у него голубой тюрбан, такой, какие носят все железнодорожники Индии.

Тапубхаи неграмотен, как и его жена. Новые идеи до него еще не дошли. Поскольку он не прошел государственной переписи и живет далеко от места, где родился, его имя пока не фигурирует в избирательных списках. Несколько лет тому назад он вступил в профсоюз железнодорожников. Требования Тапубхаи нетрудно сформулировать: он хотел бы получать побольше денег.

Тапубхаи задолжал триста рупий. Когда его старший сын женился, пришлось справить свадебный наряд невесте, купить украшения, дать денег отцу девушки. В Индии и до настоящего времени брак, даже в самой бедной среде, — торжественная церемония. В жизни, полной голода и нищеты, останется по крайней мере воспоминание об одном сытном и торжественном дне.

Тапубхаи сияет. Я догадываюсь, что рождение этого ребенка тоже внесло немного счастья в его жизнь. Его жена и новорожденная дочь лежат в настоящей кровати, заправленной простынями, в окружении врачей и сиделок. Остальных детей Бханибаи рожала в неосвещенном доме, с помощью местной повитухи, которая упиралась двумя руками в живот роженицы. Во тьме слышались крики, стоны… Здесь же все бело, тихо, покой женщины охраняют, ей кладут ладонь на лоб, подают пить. К ней относятся так, словно, сама того не подозревая, она совершила нечто необыкновенно важное, приковывающее к ней внимание тех, кто до сего времени, казалось, вовсе не замечал ее. С организацией этой новой больницы всякий, кто в нее ложится, превращается в «важного господина».

Много времени пройдет, прежде чем Тапубхаи, Бханибаи и им подобные поймут, что внимание, оказываемое им в таких случаях, означает не больше, чем отеческую заботу государства либо проявление международной филантропии, и что, так или иначе, эта больница — их благо. Много времени пройдет, прежде чем эти простые мужчины и женщины отрешатся от жизни, в которой им все говорит, что они забыты, и освоятся с жизнью, окрашенной в яркие цвета, в которой с их существованием будут считаться, где пойдет в счет каждый удар их сердец, где пойдет в счет их смуглый малыш-крикун.

В педиатрическом отделении больницы маленькие пациенты лежат в высоких кроватках. Матери пришли их навестить, но им не хочется уходить. Устав от бодрствования, они укладываются на блестящий плиточный пол между кроватями. Над ними их дети в белых ночных рубашках, на белых простынях. Рядом с этими одетыми в белое, ухоженными, чистыми детьми свернувшиеся на полу индийские матери в поношенных сари похожи на нищенок.

Мы провожаем Тапубхаи до дома. Мимо проходят поезда. Эти индийские поезда, очень душные, пыльные, набитые пассажирами, напоминают не столько о путешествии, сколько об эвакуации.