Путешествие ко святым местам в 1830 году

Море и Кармил вместе открылись взорам. Бурная стихия образовала обширный залив у подножия горы, которой священное темя высоко возносится над водами, как путеводительный фарос, исторгая первые слезы радости из очей жаждущих земли обетованной и принимая последние благословения прощающихся с Палестиной. На краю сей широкой равнины и на другом мысе залива белели зубчатые стены многобашенной Акры, и ее легкие минареты чуть видными чертами рассекали синюю даль. С родственным чувством смотрел я на сию твердыню, как на роковой предел завоеваний бурных, и мысленно представлял себе на полях отечества продолжение той заветной черты, которую здесь протянул Восток перед завоевателем Запада, поставив на двух краях ее две неодолимые грани, о кои разбился победный талисман Наполеона: Акра и Кремль откликнули друг другу гул двойного его поражения.

Избегая чумы, мы оставили в стороне Акру и спустились вечером в очаровательную равнину окруженную с востока амфитеатром лазурных гор; она опиралась к северу о каменистый хребет, круто входящий в море. Живые воды отовсюду струились по сему живописному поморью, усеянному многими селами и богатыми дачами арабов и франков. Дома их стояли вдалеке на отлогих высотах, в прохладной зелени маслин и смоковниц и на берегу источников. Вечернее солнце, утопая в кипящей золотом пучине Средиземной, медлило последними лучами на столь пленительной долине, местами проливая свет, местами оставляя тень, как искусный художник, резкими чертами дивной кисти дающий полноту своей картине.

Было уже темно, когда близ широкого ручья представились нам развалины, подобные замку или аббатству. Я не мог рассмотреть, какое это было здание: быть может, одна из твердынь ордена тевтонического, которыми владел он в последние времена крестоносцев на высотах Саронских, когда уже вся сила рыцарей стеснилась в одной Акре и ее окрестностях. По другую сторону ручья, на высоком холме, мелькали во мраке еще обширнейшие развалины, поросшие кустами, и посреди их возвышался одинокий столб, как бы единственный свидетель давно замолкшей на Востоке славы крестоносцев.

Сильно влекло меня любопытство к сим остаткам, мало известным, ибо они не лежат на обыкновенной дороге из Акры в Тир, от которой мы отклонились вправо, чтобы провести ночь в христианском селении маронитов у подошвы каменистого хребта; но я не мог удовлетворить своему желанию. Спутники мои и проводники, утомленные долгим ходом в течение десяти часов, поспешали к ночлегу; голоса арабов, всегда вооруженных и хищных, раздавались по сторонам, и мне невозможно было одному подыматься по обломкам на вершину холма. Я продолжал путь и, поздно достигнув селения маронитов, ничего не мог узнать от них о развалинах, кроме того, что много подобных рассеяны в окрестности и что столб сей означает место древнего города.

Ласково пригласил нас в дом свой латинский священник маронитов; он слышал обо мне от своих поклонников, недавно пришедших из Назарета, и любопытствовал узнать о будущей судьбе Порты. Довольно рано поднялись мы в путь и следовали сперва на запад, вдоль хребта, по той цветущей долине до самого моря, где круто подымалась на север дорога по диким и почти неприступным утесам, известным в древности под именем лестницы тирян. Оттоле, вдоль самого берега и на расстоянии шести часов до Тира, стезя идет местами по обрывам скал, местами по пескам поморья, где отступившие от оного горы образовали тесные долины. Последняя из них, пред самым городом, обнимает малый залив, на южном мысу коего есть следы крепости Александра Македонского, а на северном стоит самый Тир. Долина богата ключами, бьющими с гор из искуственных колодцев, которыми в древности славилось сие место, ныне опустевшее, как и все окрестности города.

Тир

Тир стоит на полуострове; тесный перешеек его был первоначально образован плотиной, соединившей по воле Александра берег Финикии с столичным ее островом, на котором вновь основались тиряне после нашествия Навуходоносора; насыпи и пески расширили впоследствии сей оплот. Процветавший верою Спасителя в первые века христианства Тир вместе с поморьем Сирии подпал магометанам в 635 году и был освобожден по долгой осаде Балдуином III, королем Иерусалимским. Во всеобщем завоевании Палестины Саладином город сей один отразил от стен своих султана. Доблестный маркиз Монфератский возбудил воинственный дух его жителей, и еще на сто лет сохранил своему племени и королям Кипра сей крепкий оплот. Но в 1289 году и самый Тир не устоял против несметных полчищ египетских и после трехмесячной кровопролитной осады с моря и земли сдался египетскому султану.