Путешествие ко святым местам в 1830 году

Мне отрадно было встретить в столь дикой пустыне память крестоносцев, сих бурных выходцев Европы, увлеченных пламенной верой в бесприютную чужбину, по следам которых я столь же пламенно стремился в Палестину Сходство чувств, те же места и сверх всего одиночество – все сие сроднило меня с пустынным прахом Балдуина. И я, в степях Аравии скитающийся русский, с невыразимым участием стоял над забытой могилой сего некогда славного короля франков, грустно размышляя, что и в сей безлюдной пустыне, где ветры заметают след человеческий, витязи всех веков, всех стран и народов отовсюду приходили класть свои кости и наполнять славою пустоту степи! Сколько грозных завоевателей, сколько несметных полчищ протекли по ней, от Сезостриса до Наполеона! Персы Камбиза и греки Александра, сколько Антиохов и Птоломеев, возвестители Корана с вождем их Амру и поборники двух враждебных халифов, Саладин Сирийский и его великодушные соперники крестоносцы, арабы, мамелюки и турки Селима – все стремились сюда, на сие распутье двух частей мира, как бы на неизбежное поприще, где в горящих песках должна была закалиться каждая сталь, испытаться каждое мужество, прежде нежели привести в ужас мир; и даже последнему завоевателю Европы суждено было совершить пустынный бег сей, чтобы на двух краях Средиземного моря поставить свои исполинские грани!

Эль-Ариш

Хотя еще прежде полдня достигли мы эль-Ариша, но вожатый мой просил остановиться до следующего утра, и я был принужден согласиться, ибо там была его родина. В темном покое его дома, на разостланных по полу рогожках, обсели меня старшины города, его родственники, угощая кофеем, с бесконечными вопросами, и очень удивляясь, узнав, что я москов, а не ингилиз или франк, ибо они не видали русских в своей пустыне. Сам хозяин явился в красной, длинной рубашке, искусно вышитой шелком по рукавам, на груди и вдоль всей спины; он заменил ей свою грубую одежду, испещренную белыми и черными полосами, в которой совершал путь, вооруженный кривой саблей на железной цепи. Сей красивый наряд предпочтительно принадлежит арабам сирийским и вместе с их разноцветной чалмой составляет весьма блестящий для глаз убор. Почти в таком же платье, но только с обувью, богатым поясом и отличным оружием посетил меня в эль-Арише смуглый и мрачный шейх Салех, вождь скитающихся на пути Египта племен бедуинских. В первый раз увидел я подобного главу пустыни, в полном величии своего сана и древнего рода, лицом дикого и зверского, с глазами огненными и черной густой бородой, быстрого и развязного в телодвижениях. Оставив вне крепости борзого, гнедого коня, который, по словам его, не слышит под собой песка, он пришел посетить меня в жилище вожатого Дауда.

Я изъявил ему, как мне приятно видеть в таком блеске представителя глубоких пустынь, и он звал меня в свои шатры, которые лежали немного в сторону от дороги в Газу. Но оба мои драгомана, со страхом передав мне привет сей, знаками просили отказать. Не постигая причины смятения, я исполнил, однако же, их желание и извинился краткостью времени перед шейхом. Говоря о пустыне, я удивлялся, как переносят бедуины зной ее под душными шатрами. «Тебе душны шатры наши, бек, – отвечал он, – а мне эта крыша, и я не постигаю, как могут люди тесниться в городах, когда есть привольная пустыня».

Когда же по окончании беседы шейх Салех собирался в обратный путь, он потребовал от меня бакшиша или денежного дара, уверяя, что таков обычай всех проходящих пустыней, ибо ему, как старшине племен арабских, поверена ее стража. Я показал ему фирман султанский и буюрулды паши. Он поднял их в знак уважения на голову и продолжал просить хотя несколько левов в знак памяти от такой высокой особы. Тогда рассеялось мое очарование, и величественный шейх предстал в глазах моих низким бедуином. С досадой отвечал я ему, что, хотя путь мой идет завтра мимо его шатров, он не имеет, однако же, права требовать дара от друга великого паши; если же непременно того желает, я дам ему деньги и тотчас напишу паше, как грабит друзей его избранный им страж пустыни. При грозном имени Мегемета Али смятенный шейх положил руку на сердце, уста и чело и со знаками дружелюбия удалился.