Вся сия дорога живописна: поля возделаны, и весенняя зелень отрадна была взорам после горящих песков пустыни. Низменные цепи холмов в различных направлениях разделяют сие цветущее поморье, славное в древности под именем Саронской равнины, которой лилии пышнее были порфиры Соломона, которой розы удержали за собой сладкое ее название; весенняя нива заменяла перед моими очами дикую роскошь цветов; бесчисленные села на отдельных холмах возвышались посреди полей, как бы на страже их богатства; кое-где рассеяны масличные рощи или обширные тенью смоковницы, принадлежащие исключительно Палестине, как пальма – Египту. Но большая часть прежних потоков иссохла, несмотря на раннее время года, и одни только остатки высоких мостов удостоверяют о прежнем их полноводии.
Если теперь в руках беспечных арабов и под железным жезлом мусселимов, еще столь очаровательно поморье Палестины, что же было оно во времена древние, когда многолюдное и трудолюбивое племя возделывало поля сии? – в полном смысле земля обетованная, кипящая млеком и медом! Мне скажут: здесь жили филистимляне; так, но не все ли сии народы были преданы в руки евреев и не колена ли Симеона, Дана, Ефрема, Манасии и Ассира разделили между собой сие поморье, от Газы и до Тира. Если в диких горах втеснились для высшей цели царство Иудеи и самый Иерусалим, то благословенные прибрежные долины не так же ли принадлежали сынам Израиля, и не вся ли земля, от пустыни до Дамаска, слыла обетованною? Зачем же хула на ее неплодие? Но следы сих отдаленных веков ныне изгладились; от многолюдных городов остались слабые развалины: Азот и Ямния, под именем Эздуда и Эбнэ, едва приметны на пути к Раме. Изредка встречаются остатки полуобрушившихся на дороге зданий, слывущих в народе под именем старых караван-сараев, или земляные насыпи посреди селений, выложенные камнем, на вершине коих в древности стояли замки, ныне же стоят мечети; но все сии памятники гласят только о крестоносцах, о сей чуждой лозе, на время привившейся к корню иудейскому и быстро поблекнувшей в бурях воинских.
Рама
Рама лежит на высоте, как густой сад, из которого возвышаются пальмы и минареты; зеленые плетни из кактуса ограждают ее плодовитые деревья, оживляя окрестность города. Три монастыря, или подворья (метохи), греков, латинов и армян делают сей город общим пристанищем поклонников трех религий на перепутьи к Иерусалиму от Яффы. Известный в Евангелии под именем Аримафеи, отчизны благообразного Иосифа (так по крайней мере думает св. Иероним), он был крепостью в крестовые походы, ныне же совершенно открыт и почти без следа древних развалин.
Поздно вечером достиг я Рамы и, хотя имел письма из Константинополя от блюстителя Святой Земли к подчиненным ему монахам латинским, однако же остановился на подворьи греческом, престарелый игумен Захария и двое служек содержали сию гостиницу, где я был принят почтенным старцем с большою простотою и радушием, без всяких видов корыстолюбия, которое часто встречал впоследствии. Узнав о моем приезде, все христианские старшины города пришли провести со мной вечер, и один из них угостил меня ужином. Много распрашивали они о войне с турками и о мире, равно и об освобождении Сввятого Гроба, единственной и вечной цели желаний христианского Востока. Когда они удалились, игумен таинственно показал мне рукопись, заключающую в себе пророчества монаха Агафангела, жившего в XIII веке, о славе России и судьбе Царьграда.
Игумен прочел мне в рукописи о величии Петра, Екатерины, о нашествии галлов и нового царя их, ведущего их на гибель, и о славе Александра: главные, великие события темно описаны, и цари не названы по имени, кроме Петра, которого имя не раз употреблено и для его преемников, в общем смысле династии. Я не обратил тогда довольно внимания на сию рукопись, но впоследствии наш консул в Кипре уверял меня, что он ее читал прежде нашествия французов и что даже при получении сей горькой вести в Царьград, послал оную к министру нашему для утешительного пророчества о падении Наполеона. По возвращении же моем я читал ее сам и нашел неимоверной.