Путешествие ко святым местам в 1830 году

Харитоний, исповедник веры Христовой, пострадав в гонение кесаря Аврелиана, в преклонных летах посетил Палестину, и, странствуя по ее пустыням, схвачен был разбойниками около берегов Мертвого моря. Заключенный ими в дикий вертеп, он ожидал гибели, но чудное наказание постигло губителей. Гнездившийся в пещере змей, тайно утолив жажду свою из наполненного вином их сосуда, отравил напиток, и все они вкусили смерть. Тронутый сим избавлением старец решился в том самом диком приюте посвятить себя Богу и тем положил основание первой и знаменитейшей лавре в Палестине, лавре Фарранской.

Вскоре молва о святой его жизни привлекла к нему бесчисленных учеников, которые все стремились к нему в ущелье искать в них приюта от последних гонений на христианство, доверяясь молитве старца более, нежели стенам и замкам. Утомленный бременем их многолюдства, он скрылся в новую пустыню Фекуа, но и там просияла слава его имени обширной обителью. Суккум, в окрестностях того же моря, был его третьим пристанищем, только на краткое время безлюдным; ученики его стояли уже на страже около одинокой и неприступной его келии, иссеченной на вершине горы. Но когда в глубокой старости почувствовал он близкую кончину, признательное его сердце не захотело себе другой могилы, кроме того места, где так чудно был он спасен Провидением, благоволившим дать ему время усовершенствоваться на земле. Едва дышащий, он был отведен учениками в первую обитель Фарранскую и там, упокоив ветхие свои члены в пещере, отошел на небо.

С тех пор лавра Фарранская, освященная его прахом, сделалась матерью всех прочих обителей Палестины и рассадником иноческой жизни. Все великие отшельники почерпнули в ней свои уставы и, напитанные духом ее основателя, стремились уединиться или в Юдоль плачевную, на Кедронский поток, или в длинную долину Иорданскую. Там, скитаясь по берегам священной реки, они созидали свои уединенные келии по соседству обширного, опустевшего русла ее, где дикими их сожителями были вепри и львы иорданские, таившиеся в густых ивах побережья. Звери исторгались из логов своих по мощному зову сих одиноких владык пустыни, смиренно рыкая, падали к ногам их, стерегли их безлюдные приюты и служили им, как домашние животные: ибо пустыня уже была домом отшельников.

Иногда старцы сии, неведомые миру в своих вертепах, сами заключали уединенную дверь свою в последний день жизни, и на коленах, с распростертыми к небу руками, предавали Богу дух свой; и так, через многие годы обретал молебное их тело, бдящее и по смерти, новый отшельник, избиравший себе их вертеп и долю. Там, над мощами незнакомого брата, текли его молитвы, доколе иногда усопший предшественник открывал ему в ночных видениях свое имя, прося немного земли для усталых костей своих, ибо уже другой пришелец сменял его на страже пустыни.

Дивны для нас сверхъестественные подвиги сих единоборцев. Но неужели, чрез пятьдесят и более лет беспрестанного умерщвления своей плоти, человек, созданный, чтобы властвовать в мире, не в силах покорить себе земной своей оболочки и действовать уже отдельно от нее, во всей полноте духа, повелевая стихиями и проникая в тайны будущего? Если плоть может постепенно обуять человека и, изгладив в нем мысль о назначении высоком, унижает его до подобия скота, то почему и ежечасно возвышающийся дух, при содействии благодати, сокрушением всего плотского, не может достигнуть силы сверхъестественной?

Разительный пример сих двух столь противоположных состояний человечества в себе одной показала на берегах Иордана знаменитая Мария Египетская. Бурно провела она в Александрии первые тридцать лет своей жизни, славясь красотою, утопая в наслаждениях чувственных. Для новых житейских дел отплыла она вместе с поклонниками в Иерусалим; там любопытство повлекло ее в Храм на праздник Воздвижения, но волнение народное беспрестанно отдаляло ее от Святых ворот. Тогда тайный укор пробудился в ее сердце: не высшая ли сила препятствует ей за тяжкие грехи проникнуть в святилище. И сей первый укор был минутой ее обращения. С горькими слезами поклялась она загладить покаянием свою прежнюю жизнь и, поклонясь Святому Гробу укрылась по внушению сердца во глубину пустыни Аравийской за Иордан.

Протекло около пятидесяти лет; игумен Зосима, спасавшийся в одном из монастырей иорданских, в то время, когда вся братия на время поста расходилась по разным пустыням, был увлечен далеко за Иордан желанием обрести олицетворенный идеал совершенства иноческого в каком-либо из забвенных отшельников. Много уже дней он скитался, когда наконец мелькнуло ему в отдалении подобие человеческого тела, совершенно иссохшего и опаленного солнцем, одетого лишь долгими серебристыми власами; он устремился к бегущему от него призраку и услышал жалобный голос: «Авва Зосима, я женщина! брось мне свою одежду и тогда приближься». Зосима узнал чудесную повесть жены египетской и, пораженный ее смиренным рассказом, дивился, где обрела она довольно силы для столь тяжкого испытания?