Путешествие на абсолютный полдень

Но Дин, хоть так и думал, а лекарство, присланное Фаем, принял, и, сделав все, как велено, в середине утренней стражи голодный и с ледяным от беспокойства нутром стоял в государевых покоях. Верный Первый министр. Уж если он хвастался, что доверяет государю, надо было приводить дело в соответствие со словами. Проще говоря, ослушаться он не посмел.

Обе створки в белую спальню были приглашающе раскрыты. Там все устроено оказалось просто и красиво, хоть и не совсем обычно для спальни. Невысокая кровать без изголовий и балдахина, стены обиты белым шелком с мелким золотым рисунком, плотный парфенорский ковер на полу глушит шаги, нет зеркал, нет комодов и шкафов, тяжелые шторы на золотых кистях-подхватах разведены наполовину. За окном витая решетка балкона обросла трехцветным плющом. Рядом с кроватью тумбочка, на ней уже знакомая книжечка, «леденцы», блюдечко с похожей на рыбий клей пакостью и еще несколько незнакомых и, вроде бы, неопасных на вид предметов, но кто знает… У Дина предательски громко заскулил желудок.

Никого постороннего Дин в покоях опять не разглядел. Государь был сух и лаконичен, и лицо почти спокойное, только в углах рта залегла какая-то тень. Правда, он опять ходил босиком. Он принес Дину обещанную чашку, но не с водой. В чашке густо переливалась жидкость с металлическим отблеском. Такими на вид бывают либо яды, либо противоядия, подумал Дин. Но вкус у жидкости оказался приятный, кисло-сладкий. Потом государь велел Дину разуться, раздеться, лечь и укрыться простыней, как в покойницкой под префектурой. Сам он пошел в зеленую спальню, и по тому, как осторожно он открывает и закрывает дверь, можно было понять, что там, все-таки, кто-то спит. Дин снял с себя половину одежды, отпил из чашки, и остановился. Его откровенно мутило от страха. На перепутье между своими желаниями и приказами государя он застрял беспомощно, но всерьез, как осел на льду. Когда государь вернулся, Дин сидел на кровати в исподнем с чашкой в руке и глупо стучал зубами о фарфоровый край

– Не могу. Я боюсь боли, – сознался он. – Мне бы лучше уйти.

Государь нервно поджал губы. Сейчас он надо мной посмеется и прогонит, подумал Дин. Аджаннар отнял у него недопитую чашку.

– Молодец, – сказал он Дину. – Герой. – И рывком расстегнул ему пуговицы на вороте, оторвав половину. – Под Царским городом Имина учил смелым быть – сам не боялся. – Распущен шнурок на портках. – В могилу со мной собирался живым идти. Не боялся ничего. – Скатаны и сняты чулки. – Мне стыдно тебя слушать. О чем ты думаешь? Ты жить хочешь? Тогда ложись и успокойся. – Рубашка потянута через голову и застряла на локтях.

Дин покрылся холодным потом и ухватился за рукава. Это что же с ним случиться должно было, что государь с него чулки снимает?.. На десять неверных ударов сердца государь рукавами скрутил Дину запутанные локти и придержал.

– Тихо. Спокойно. Себе операцию на сердце я сделал. И тебе сделаю. Я не хочу, чтоб ты пошел отсюда, вон там на ступеньку сел и больше не встал никогда. С таким пороком, как у тебя, люди не доживают до тридцати. Тебе уже сколько? Тридцать восемь?

– Тридцать семь.

Государь Дина отпустил, и тот сам выбрался из рубахи.

– Ты старше меня, Дин. Ты все понимаешь. Ты знаешь, что надо и как надо. Ты видишь, какая у нас страна. Чтобы править этим столпотворением, нужны способности и силы. Поверь мне, ты жив только чудом, я не знаю, каким. Ничего не бойся. Не будет больно. Ты заснешь, а когда проснешься, все будет уже позади. Потом я тебе покажу и расскажу, что с тобой было. Это не страшно. Ну?

– Да что же я, кокетничаю разве! – Дин в отчаянии и злости скомкал одежду в руках. Уж лучше б, честно, сразу умереть. Без разговоров. – Я боюсь! Я правда боюсь...

Государь вдруг в самом деле засмеялся:

– Давай, ложись.

Дин смотал с себя остатки одежды и сделал, как его просили. Будь, что будет. Ради государя.

На руку выше и ниже локтя к нему присосались две холодные бляшки с пульсирующими трубочками, идущими к тумбочке и, на миг скосив глаза, Дин увидел в прозрачной трубочке свою кровь. И еще раз чуть не умер от этого зрелища.

– Дин, – окликнул его государь, перебив все его нехорошие мысли. – Ты посланнику Фай Ли за пазуху зачем лазил?

– Донесли, сволочи?.. – удивился Дин, и упал в темноту.

* * *

Когда Дин проснулся, ему показалось, что было все то же утро. Глаза закрыл, глаза открыл. Из воспоминаний – один только страх. Броду по колено, а страху по горло. Как просто…Однако на обеих руках присоски. И от шеи что-то тянется. И из-под простыни на животе… Дин шевельнулся, и за головой у него звякнул колокольчик.

Дверь сразу приоткрылась. В гостиной слышны были голоса. Дин вслушался. Государь с кем-то разговаривал:

– То, что пряник сладкий, не есть причина. Это способ описания, а способ описания причиной не является. Если появляется предмет, то появляются и свойства предмета, а не наоборот.

– Конечно, однако, если бы пряник не был сладкий, разве он бы появился? В нашем случае первопричина появления пряника заключается в том, что он сладкий, значит, его свойство и есть его причина.