Читаем Путешествие на юг полностью

М а ш а (искоса посмотрев на Валерку, улыбнулась). Он смешной. Увидит, я мимо иду — к турнику бежит. Подтягивается, чтобы внимание привлечь. Ой, до чего же смешно на вас, на мальчишек, глядеть. Один в четвертом классе влюбился в меня, так он себе все лицо чернилами вымазал и около доски на четвереньках ходил.

В а л е р к а. Опять про свидания понесла?

М а ш а. В четвертом классе-то! Выгнали его. Он потом возненавидел меня. Виноватой считал. Валенки у меня в раздевалке стояли — так он туда мышонка запустил.

В а л е р к а. А почему ты решила, что это Шурик книжку прислал?

М а ш а. Кто же еще?

В а л е р к а (с оттенком брезгливости). Может, он влюбился в тебя?

М а ш а. Шурик? Что ты! Зачем ему влюбляться в меня?

В а л е р к а. Красивая ты.

М а ш а. Ты так считаешь?

В а л е р к а. Я? Не задумывался еще. Вспомнил, как ты рекламировала себя… Между прочим, знаешь, сколько Джульетте было, когда она умерла? Четырнадцать лет…

М а ш а. Сила — шестиклассница еще. Теперь от любви не травятся. Моя сестра от несчастной любви второго полюбила, чтобы первому назло. (Опять покосившись на Валерку, улыбнулась.) Про концерт расскажи.

В а л е р к а (небрежно). Все о’кэй. В первом отделении отрывки из «Разбойников» Шиллера. Карла Моора боцман с «Первомайска» изображал. (Запахивается в воображаемый плащ.) «О люди! Лживое, лицемерное крокодилово племя! Их слезы — вода! Их сердце — железо!» Во втором отделении — мы. «Сорок минут в мире иллюзии»… Ха! Слушай, моего-то дядю, оказывается, Голиафом Петровичем зовут.

М а ш а. А ты не знал?

В а л е р к а. Он себя дядей Гелей велел называть… На сцену вызвался он. Николай спрашивает: «Вас как объявлять?» Он говорит: «Представитель публики — Голиаф Синько». Публика хохочет. Рядом с Николаем он больше на лилипута похож. Дальше — хуже. У нас номер есть — человека в ящик кладут и распиливают пополам. Ну, конечно, не распиливают — весь фокус в пиле, — но впечатление полное. Пила визжит, из-под нее опилки летят. Публика дыхание затаила: страх и восторг! А дядя вдруг как вскочит да на весь зал: «Караул!» Из ящика выкатывается, по сцене мечется, сгоряча выход не может найти… Теперь в комнате заперся, не разговаривает ни с кем… Семен Семенович пять раз кланяться выходил. Ко мне знакомые в затылок выстраивались — руку пожать. «Спасибо, Валерий Александрович», «произвели неизгладимое». А Семен-то Семенович, оказывается, не просто — народный артист. Он ведь еще до революции начинал. Тогда аппаратуру в магазине можно было купить — у Конрада Хорстера, например. Захотел фокусником стать — зашел в магазин и, пожалуйста, — маг.

М а ш а. А теперь?

В а л е р к а. Теперь у каждого аппаратура своя. Теперь публика не дура, ее без электроники не обмануть. (И снова, утратив присущую ему непосредственность, симулирует безразличие.) Ты почему не пришла?

М а ш а. Не звал.

В а л е р к а. Кто интересовался — пришел.

М а ш а (после маленькой заминки). Я сегодня вечером в кино обещала пойти.

В а л е р к а (с иронией). Ну да?

М а ш а. Честное слово! Шурик пригласил, я и пошла.

В а л е р к а (не сразу). В общем-то иллюзион наш больше на самодеятельность смахивал. Аппаратура липовая, да и ассистенты — третий сорт… Между прочим, зря ты честное слово дала. Я, например, не бросаюсь по пустякам.

М а ш а. Не веришь мне?

В а л е р к а. Верю, не верю — не в этом суть. Единожды солгавший, кто тебе поверит? — поговорка такая есть. Учти.

М а ш а (усмехнулась). Учту.

В а л е р к а. Ха! Из оловянной миски кормят ее! (Рассмотрел пустую миску, понюхал кружку.) Как арестанта. Каша, хлеб и вода… Ну, Таисья! Дождется она у меня!

М а ш а. Тшш!

В а л е р к а (орет). Не шипи на меня! Будешь молчком при ней — она, Салтычиха, в цепи тебя закует. (Распахивает дверь, кричит в сторону дома Таисьи.) «О люди! Лживое, лицемерное крокодилово племя! Их слезы — вода! Их сердце — железо! В уста — поцелуй, а в грудь — меч! Львы и леопарды кормят своих детенышей, вороны таскают падаль своим птенцам, а она… она!» (Швыряет миску во двор.)


Вслед за дребезжанием покатившейся миски возникают звуки просыпающегося дома: хлопнула ставня, скрипнула дверь.


М а ш а. Доигрался, артист.

В а л е р к а. Явится — я ее правдой убью. Наповал… Да не прислушивайся ты! (Однако прислушивается и сам.)

М а ш а (испуганно). Идет.

В а л е р к а. Пускай.

М а ш а. Ой, Валерка, прячься!

В а л е р к а (не столь уверенно). Еще чего! Пускай любовники из комедии прячутся по шкафам.

М а ш а. Валерка, скорей!


Перейти на страницу:

Похожие книги

Саломея
Саломея

«Море житейское» — это в представлении художника окружающая его действительность, в которой собираются, как бесчисленные ручейки и потоки, берущие свое начало в разных социальных слоях общества, — человеческие судьбы.«Саломея» — знаменитый бестселлер, вершина творчества А. Ф. Вельтмана, талантливого и самобытного писателя, современника и друга А. С. Пушкина.В центре повествования судьба красавицы Саломеи, которая, узнав, что родители прочат ей в женихи богатого старика, решает сама найти себе мужа.Однако герой ее романа видит в ней лишь эгоистичную красавицу, разрушающую чужие судьбы ради своей прихоти. Промотав все деньги, полученные от героини, он бросает ее, пускаясь в авантюрные приключения в поисках богатства. Но, несмотря на полную интриг жизнь, герой никак не может забыть покинутую им женщину. Он постоянно думает о ней, преследует ее, напоминает о себе…Любовь наказывает обоих ненавистью друг к другу. Однако любовь же спасает героев, помогает преодолеть все невзгоды, найти себя, обрести покой и счастье.

Александр Фомич Вельтман , Амелия Энн Блэнфорд Эдвардс , Анна Витальевна Малышева , Оскар Уайлд

Детективы / Драматургия / Драматургия / Исторические любовные романы / Проза / Русская классическая проза / Мистика / Романы