Путешествие на край тысячелетия

Но в поздний послеполуденный час, когда внизу раздается глухой стук в наружную дверь и прислужница-христианка впускает в дом старо-нового компаньона, который вернулся один и теперь появляется перед немолодой женой племянника с полной естественностью желанного гостя, уже привыкшего к своему месту, она быстро встает из-за опустевшего стола, на котором лежит пожелтевший лист пергамента с песнопением «Внимай…», вся дрожа от неожиданности этой встречи наедине, которую навязал ей магрибский двоеженец, прокравшийся в ее дом сквозь щель вины, так и не заделанную до конца в душе ее мужа. Увы, двоеженец в хорошем расположении духа, его глаза излучают спокойствие и удовлетворенность, ибо он не только нашел удобное место для своего корабля и матросов, но успел к тому же заметить, что сложенные в трюме товары уже завоевали сердце Абулафии и зажгли в его глазах прежний, знакомый блеск, — и теперь он великодушно улыбается, как бы предлагая госпоже Эстер-Минне превратить ее поражение в борьбе за ретию в новую, общую победу родства и дружбы, и склоняется перед хозяйкой дома, словно говорит: «Хоть ты и вынудила меня проделать весь этот долгий путь, я тебя прощаю». И тут она чувствует, что больше не может выносить близость этого южного человека — ужас и отвращение поднимаются к ее горлу, и, потеряв власть над собой, с бурей в душе, она выбегает из комнаты.

Однако Бен-Атар отнюдь не падает духом. Скорее наоборот. Как будто ни это растерянное и внезапное исчезновение побежденной женщины, ни даже синие молнии в ее глазах его нисколько не пугают. Оставшись один в пустой комнате, он смущен лишь тем, что не знает, где в этом чужом доме, с его бесчисленными узкими и темными коридорами, хозяйка укрыла его жен. Но в тот миг, когда он уже тянется к лежащему на обеденном столе пергаменту, который в своем голоде принял за лист теста, из-за занавески слышится голос первой жены, которая неизменно просыпается с его приходом, словно и в глубинах сна она всегда наготове его принять. Одна она там или вместе со второй женой? Бен-Атар осторожно отодвигает занавеску и оказывается в спальне Абулафии и его жены — комнате со скругленными углами, в стенах которой там и сям мигают маленькие узкие окошки, словно глаза, что щурятся от солнечного блеска. В душистой полутьме незнакомых ароматов он поначалу не может различить знакомый запах первой жены, но она сама, едва завидев мужа, уже сбрасывает легкое покрывало, прикрывающее ее большие обнаженные ноги, и скрещивает их в непринужденной, но недвусмысленной позе.

По звуку его шагов она сразу угадывает, что он в хорошем настроении, а это значит, что не только перед ними — перед нею и второй женой, сопровождаемой равом, который будет оправдывать ее существование, — с такой легкостью и даже с почетом открылась дверь этого дома, но и для корабля с его матросами и товарами тоже нашлось подходящее пристанище. А если так, думает она с недоверчивым удивлением, то ведь, того и гляди, может статься, что и все это безумное путешествие, которое навязал им ее супруг, тоже не окажется напрасным, и та торговая сеть, которую компаньоны сплели между Севером и Югом, и в самом деле возродится к жизни. Но тогда выходит, что я ошиблась и согрешила против него, когда решила, что из-за всех тех огорчений и обид, от которых он пришел в такое уныние и совсем пал духом в последние два года, он и обычной своей смекалки лишился. И тут в ее душе — пока тело утопает в мягкости широкого ложа, а глаза наслаждаются высотой взлетающего над ней потолка — чувство раскаяния начинает сплетаться с ощущением гордости за успех отца ее детей, ее умного и сильного, а потому столь желанного мужа — а ее муж тем временем проходит еще глубже в эту полутемную округлую комнату и подходит к ней совсем уже близко, и тогда она торопливо стягивает с себя рубашку, чтобы тесно, вплотную, прижаться к нему своими большими, чисто вымытыми грудями.