Путешествие на восходе солнца: 15 японских концепций жизни

Мы с Тосио оказываемся на немощеной дорожке, пролегающей среди деревьев. Она ведет к кладбищу в лесу, еще более тихому, чем сам храм. Могилы украшены традиционными цветами, благовониями, политы водой. На большей части могил стоят красивейшие сотоба (деревянные дощечки для подношений), которые можно рассмотреть. Вскоре Тосио подводит меня к могиле знаменитого Танидзаки Дзюнъитиро[22], он похоронен вдали от остальных. Это сказочное место, где воедино сплетаются воспоминания и природа, наводит моего друга на мысли о еще одном великом и знаменитом писателе Киото – нобелевском лауреате Кавабате Ясунари, о котором мы уже говорили. Кажется, никому не известно, где он похоронен.

Мы находимся на территории храма Хонэн-ин, и снова Тосио берет на себя роль моего проводника в небольшом путешествии по японской литературе. Он рассказывает мне, что в своих произведениях Кавабата часто обращался к идее эмоциональной сознательности тех, чья душа обрела пристанище. Чистота и пронзительность в момент этого обретения придают ему оттенок болезненности, но это боль, не имеющая ничего общего с подавленностью или утратой. Скорее она похожа на ностальгию, появляющуюся из-за бесконечных стремительных перемен.

В японской литературе, по словам Тосио, присутствует мотив природы, зачастую связанный с подобной болью. Возможно, причина в том, что природа неукротима, временами даже безжалостна и происходящее в ней не длится долго – вспомним, к примеру, жизненный цикл бабочки. Именно такие черты природы подчеркивают ее красоту, и именно поэтому, по словам моего друга, мы можем научиться у природы самой главной идее подхода моно-но аварэ.

Красота мимолетности

Знаете, в этом мире все мимолетно. Быстротечность ситуаций, чувств, материального и самой жизни отражена на страницах, написанных знаменитыми писателями и философами всех культур нашей планеты, и зачастую она соседствует с предложениями как можно дольше наслаждаться сущим, пока есть такая возможность.

Осознание того, что рано или поздно всему придет конец, всегда ставило человека перед выбором: с одной стороны, это осознание стимулировало его пользоваться моментом, наслаждаться жизнью здесь и сейчас, с другой – вызывало тоску, тревогу и печаль от осознания того, что все конечно. Это две стороны одной медали; обеим есть место в человеческой душе, которая, наслаждаясь и восхищаясь медленно заходящим солнцем, преисполняется тоски из-за того, что именно сейчас день умирает. Точно так же с рождением ребенка появляется волнение о его будущем и беспокойство о его жизни, а еще неописуемая радость, наполняющая сердце родителей. Или чувство эйфории, возникающее, когда зарождается новая любовь: к ней всегда примешивается смутная тревога за будущее, страх, что, возможно, первые порывы пройдут и уже не будут такими яркими, и грусть, связанная с концом, который может наступить в любой момент.

Двойственность, которую так сложно передать и можно объяснить только с помощью замысловатых оборотов речи, иногда оказывающихся непостижимыми и неточными, в японском языке выглядит понятно и логично благодаря выражению моно-но аварэ, которое значительно упрощенно можно перевести как «очарование вещей».

Конечно, понятие моно-но аварэ гораздо глубже. Тосио считает даже, что искать его корни стоит в первом настоящем психологическом романе в истории мировой литературы, который называется «Повесть о Гэндзи». Этот сложный роман написала в XI веке придворная дама Мурасаки Сикибу. В нем рассказывается история жизни одного из сыновей императора; именно в последние мгновения, когда герой умирает, прекрасно передано чувство тоски и очарования быстротечной жизни, выраженное через пронзительные слова главного героя, которые и символизируют моно-но аварэ. В своем монологе он говорит, как благодарен за то, что пережил, и испытывает безмерную тоску из-за того, что всему пришел конец и никогда больше подобное не повторится. Таков самый древний образец моно-но аварэ, но отметим, что эта идея глубоко пронизывает всю японскую культуру.

Красота – пронзительная игра жизни