Путешествие по Средней Азии

турк-менских водах; каждое туркменское судно, отправляющееся с восточного

берега к южному, персидскому, должно иметь проездное свидетельство, которое

выдается за 8, 10 или 15 *[42] *дукатов на один год, и его надо предъявлять

всякий раз при следовании мимо Ашуры; при этом судно обыскивают, проверяя,

нет ли на борту пленных, оружия или иной контрабанды. Благо-даря этим мерам

значительная часть туркменских торговых судов была зарегистрирована;

уклонившиеся от осмотра про-бираются, как правило, тайными путями, и при

встрече русские крейсера отправляют их на дно, если только они не сдаются^28

.

В то время как одна сторона действует с необходимой строгостью, другая

не упускает случая установить дружеские отношения с тем или иным племенем,

чтобы использовать его против другого. Когда я проезжал через Ашуру, на

русской службе уже 30 лет находился в звании дерьябеги (адмирала) Хидр-хан

из племени газиликёр, получая жалованье около сорока дукатов в месяц, из

которых он десять отдавал своему мирзе (писарю). Хидр-хан все еще жил в

палатке посреди полуевро-пейской колонии; его служебные обязанности состояли

в том, чтобы он, пользуясь своим влиянием на туркмен, или вообще

предотвращал их грабительские набеги, или по крайней мере уведомлял русских

о подобного рода намерениях, поскольку его соплеменники могли нести

шпионскую службу, будучи свидетеля-ми приготовлений. К сожалению, он не

справлялся с этими задачами. Он еще мог быть полезен, в чем я убедился

позднее, однако наш Хидр, который раньше был благочестивым мусуль-манином,

уже давно свел знакомство с прославленной русской водкой и теперь был пьян

днем и ночью, а его сыновья, которые должны были представлять его в

Гёмюштепе, вели совместные дела с каракчи (разбойниками) и отнюдь не

собирались сообщать русским о каких бы то ни было разбойничьих замыслах.

У нашего друга Якуба, как это легко понять, тоже было проездное

свидетельство, которое он был обязан предъявить; лишь после осмотра судна мы

получили разрешение продолжить наш путь. Так как уже наступила ночь, когда

мы подошли к Ашуре, посещение властей было перенесено на завтра, и мы отдали

якорь невдалеке от берега. Мои спутники очень сожалели, что не смогут

нанести визит Хидр-хану, опороченному меценату дервишей и хаджи. Я же в

глубине души радовался, так как я не мог не поехать к нему, а поехав,

оказался бы в неприятном положении, потому что европейские черты моего лица,

может быть, вызвали бы подозрение у Хидра. Посему это обстоя-тельство,

мешавшее сойти на берег, было мне весьма кстати, меня пугала только одна

мысль: не бросятся ли завтра русским в глаза во время визита на судно черты

и цвет моего лица, все еще сохранявшие европейский вид и заметно отличавшие

меня от моих коллег. Я был далек от предположения опасаться негуман-ного

обращения со стороны русских, больше всего я боялся, что они разоблачат меня

и будут уговаривать отказаться от моего плана. Вполне возможно, что до

туркмен дойдет затем невинная болтовня, раскрывающая мое инкогнито, и кто

знает, насколько больше Блоквилля придется мне выложить, чтобы выкупить себя

*[43] *из жестокого рабства! Эти размышления всерьез взволновали меня, и я

огорчался, что они мешают мне насладиться созерца-нием последней картины

западной жизни.

Поэтому на другое утро я проснулся в величайшем волнении. Из Ашуры

доносился мелодичный колокольный звон, мои спут-ники сказали, что сегодня у

неверных воскресенье и праздник, но что за праздник, я не знал. Мы стояли

неподалеку от военного корабля, на котором были вывешены флаги; вдруг я

увидел, как матросы в парадной форме, мерно взмахивая веслами, прибли-жаются

в лодке к берегу; офицер, тоже в полной парадной форме, сел в лодку и вскоре

был доставлен на борт корабля. Минут через десять нам крикнули, чтобы мы

подошли ближе, и я разглядел на борту нескольких светловолосых офицеров,

стоявших у самого трапа. Сердце мое начало сильно биться; мы подходили к

кораблю все ближе, и мои помыслы были направлены на то, чтобы по возможности

оказаться в таком положении, при кото-ром я бы избежал опасного tкte-а-tкte.

Судьбе было угодно, чтобы наше судно подошло к пароходу той стороной, где

сидел я, так что собравшиеся на борту русские могли видеть только мой

затылок. По случаю праздника осмотр был чисто поверхностный, переводчик

обменялся несколькими словами с Якубом, офицеры поговорили о нашей нищенской

компании, и я между прочим услышал, как один из них сказал: "Смотрите, какой

белый этот хаджи". Эта реплика относилась, очевидно, к цвету моего лица, еще

не успевшего огрубеть; впрочем, это было их единственное замечание. Дела с

Якубом были скоро окончены, и мы мигом исчезли из поля зрения русских

кораблей. Разогнув спину и перестав изображать полуспящего, я выпрямился и

облегченно вздохнул, ибо страхи мои кончились.

Скоро поднялся сильный западный ветер, мы думали, что теперь расправим