Путешествие по Средней Азии

туркменами как обозначение дома и двора.) Так как он жил на другом конце

Гёмюштепе, нам пришлось пересечь весь стан, юрты которого раскинулись по

обоим берегам Гёргена, вплотную одна к другой. (Гёрген, истоки которого

находятся в горах Курдистана, протекает боль-шей частью по области,

населенной йомутами, на протяжении приблизительно 30 географических миль. До

самого Писарака, даже еще ниже Атабега, его можно везде переехать вброд на

лошади; по-настоящему глубоким он становится только в восьми милях от

Гёмюштепе, где оба его берега сплошь заболочены. Русло реки везде узкое. В

четырех-пяти милях от устья река баснословно богата рыбой, так что вода,

можно сказать, инфицирована и летом непригодна для питья; я мылся в ней

всего два раза, и тогда от рук и от лица сильно и неприятно пахло рыбой.)

Солнце уже клонилось к закату, когда мы, вконец измученные, добрались

до его жилья, питая сладкую надежду немножко отдохнуть. Однако, к сожалению,

нас постигло разочарование. Хотя нас и поместили в отдельную юрту, в двух

шагах от упомянутой реки, не успели мы с необходимым церемониалом, обогнув

ее дважды и поплевав во все четыре угла, войти, как она заполнилась

посетителями, которые оставались до глубокой ночи и до того утомили нас

тысячью всевозможных вопросов, что даже Хаджи Билал, истинный человек

Востока, начал терять терпение. Вечером Баба-Джан, (Баба-Джан, "душа отца",

- это просто ласкательное имя, которое турк-мены дают своему старшему сыну.)

двенадцатилетний сын Ханджана, принес нам ужин, состоящий из вареной рыбы с

кислым молоком и сервированный в большой деревянной миске. Персид-ский раб в

тяжелых цепях донес миску почти до нас, так что *[47] *Баба-Джан только

поставил ее перед нами, сам он сел на некотором отдалении рядом с отцом, и

оба с неподдельным удовольствием смотрели, как мы с огромным аппетитом

на-бросились на еду. После ужина была произнесена молитва, Хаджи Билал

поднял руки, все присутствовавшие последовали его примеру, и в заключение,

когда он, произнеся "Бисмаллах, Аллах акбар", взялся за бороду, все

остальные тоже погладили свои бороды и поздравили Ханджана с гостями.

13 апреля я впервые проснулся в туркменской юрте, называе-мой здесь, у

йомутов, "чатма", а в других местах "аладжа".^31 Сладкий сон и легкое

сооружение, давшее мне приют, подействовали освежающе, мне стало легко,

прелесть новизны восхищала меня, и моя радость, казалось, не имела границ.

Это заметил Хаджи Билал и пригласил меня поэтому совершить небольшую

прогулку, когда мы отошли на некоторое расстояние от чатм, он заметил мне,

что теперь самое время совсем расстаться со свойствами характера эфенди и

душой и телом сделаться дерви-шем. "Ты, должно быть, уже заметил, - сказал

мой добрый товарищ, - что не только я, но и мои коллеги, стар и млад,

раздаем людям благословение (фатиха), ты тоже должен это делать. Я знаю, в

Руме это не принято, а здесь люди этого требуют, им кажется очень странным,

что ты выдаешь себя за дервиша, не играя полностью этой роли. Ты ведь знаешь

форму благословения, сделай благочестивое лицо и благословляй, ты можешь

давать также нефес (святое дыхание), если тебя позовут к больному, только не

забывай сразу же протянуть и руку, так как люди знают, что мы, дервиши,

живем такого рода благо-честивыми делами, и у них уже всегда наготове

небольшой подарок". Хаджи Билал просил извинения, что он осмелился порицать

меня, но это, как он считал, для моего же блага, и я, очевидно, слышал

историю о путешественнике, который попал в страну одноглазых и, чтобы быть

похожим на ее жителей, всегда держал один глаз закрытым.

Я от всего сердца поблагодарил его за советы, и он рассказал мне также,

что Ханджан и многие другие туркмены с особым пристрастием расспрашивали обо

мне и что ему стоило большо-го труда убедить их в том, что мое путешествие

отнюдь не носит официального характера. Туркмены считали, что я послан

султа-ном в Хиву и Бухару с антирусской миссией, он не собирался полностью

разуверять их в этом, так как они глубоко почитают султана и таким образом

переносят свое уважение и на меня. Несмотря на это, мне следовало сохранять

верность характеру дервиша, потому что загадочная неизвестность больше всего

нравится этим людям.

Вскоре мы возвратились домой, где нас уже ждал хозяин со множеством

своих друзей и родственников. Сначала он подвел для благословения свою жену

и старую мать, затем мы познако-мились с остальными родственниками Ханджана,

и, после того как мы каждого из них благословили. Ханджан заметил, что по

*[48] *туркменскому обычаю гость считается самым дорогим членом семьи и что

теперь мы можем беспрепятственно ходить повсюду не только среди его племени,

но и у всех других йомутов; если же кто-нибудь посмеет тронуть хотя бы волос

на голове его гостя, кельте (так называлось племя) потребует удовлетворения.

"Вам придется прождать здесь не меньше двух недель, пока не собе-рется