Путешествие по стране Руставели

Через некоторое время, протиснувшись через стремянки и банки с красками, мы проходим в просторную комнату, где нас знакомят с молодой женщиной, работающей в этом доме-музее. Она приносит пачку снимков, документов и других материалов и сразу же начинает рассказывать о годах юности, проведенных поэтом в этом селе.

Молодая женщина, которую, насколько мне помнится, зовут Нона, испытывает явное удовольствие от того, что может познакомить иностранца с жизнью поэта. Она буквально засыпает меня интересными подробностями из жизни семьи русского лесничего, в которой вырос Володя.

— Вот посмотрите на фотографию из семейного альбома. — Хотя очки у Ноны с очень толстыми стеклами, она так низко склоняется над фотографиями, наклеенными на большой белый картон, что гладкие черные волосы спадают ей на лицо. — На этой фотографии изображен отец Маяковского со своими собаками. Кличка той, что сверху, — Вега, а той, что ступенькой ниже, — Рона. Любовь к животным была отличительной чертой семьи Маяковских. У отца она заходила так далеко, что он, несмотря на свою профессию лесника, охотой не занимался. Людей, которым нравилось убивать животных, он не понимал. Отец был сама доброта и всегда оставался для детей — у Володи было еще две сестры — веселым организатором их игр. Спокойным его, правда, не назовешь, — скорее непреклонным, вспыльчивым. Темперамент он считал унаследованным от своих далеких предков, о которых он с гордостью говорил, что они были вольными запорожскими казаками. Однообразие, скуку он не выносил. Неутомимая творческая мысль постоянно толкала его вперед, прочь от застоя и рутины.

Мать же, напротив, очень сдержанная и строгая к самой себе, была воплощенным постоянством. Она отличалась завидным терпением и настойчивостью и стремилась воспитывать эти качества и у своих детей. Своим сильным характером мать объединяла и укрепляла семью. — Нона подкладывает мне большую белую папку с копией одного из писем. — Прочтите сами, что пишет об этом старшая сестра Володи Людмила!

Начинаю читать с того места, которое показала Нона."…В этом отношении Володя удивительно походил на нашу мать. Он был таким же сдержанным и немногословным, как и она. Свои чувства он выражал неохотно, да он и не умел их выражать. Всегда я чувствовала в нем тот же "настрой", который был во всем нашем доме, где основное время посвящалось работе, а не тому, что просто интересно и увлекательно".

Когда я отрываюсь от чтения, Нона тут же продолжает свой рассказ, извлекая из пачки очередную белую папку. Бросаю взгляд в высокие окна, в которые заглядывают покрытые густой листвой ветки деревьев, вижу в отдалении горы. О чем могло думаться Володе при виде этих гор, под шелест листвы деревьев?

Нона подает мне копию еще одного письма, тоже написанного Людмилой. Читаю: "…Осознавать себя и задумываться о жизни мы начали рано. Особенно Володя и я… Мы страстно верили в добро и столь же страстно ненавидели зло. Мне думается, что с самого детства мы были готовы к непосредственному участию в борьбе, к испытанию великими человеческими страстями, к чистым, неподдельным, настоящим чувствам. Более всего нас привлекало в людях благородство и внутренняя красота; но люди, встречавшиеся нам, далеко не все были такими. Реальная жизнь оказалась значительно сложнее, чем мы, дети, представляли это себе в нашем Багдади. Я убеждена, что в этом разладе кроется одна из причин трагической гибели Володи. Он шел навстречу людям с открытым, большим и горячим сердцем, считая, что так же по отношению к нему будут поступать и они… Мать, до самой своей смерти видевшая, как страдал Володя, как ему было тяжело и как болезненно он многое воспринимал, несмотря на то что за его судьбу она очень переживала, все же воздерживалась донимать его расспросами… Только после того, как Володя написал свое "Про это", она однажды растерянно его спросила: "Боже мой, Володя, что же это такое? Что с тобой происходит?" Как мать и предполагала, брат ответил мягко, но определенно: "Дорогая мама, давай к этому больше не возвращаться"".

Заметив, что Реваз украдкой посматривает на часы, я с большой неохотой решаюсь несколькими наводящими вопросами перевести рассказ Ноны на то, что представляет для меня особенный интерес. Влияли ли каким-либо образом родители на занятия юного Маяковского искусством, литературой?

Нона оживленно кивает.