Путешествие по Востоку и Святой Земле в свите великого князя Николая Николаевича в 1872 году

Мы долго бродили по этим прелестным уголкам, любуясь типичными головками, с удивлением глядевшими на нас с порогов и из-за зелени садиков, потому что мы, надо сознаться, довольно-таки бесцеремонно, в качестве туристов, останавливались и заглядывали в их обиталища. Нужно заметить, что в Смирне, после пяти часов и до заката солнца, все европейские женщины выходят посидеть на улицу в своих растворенных дверях, потому-то и мы имели случай видеть обитательниц Смирны, и можем засвидетельствовать, что между ними есть много истинных красавиц.

Из некоторых окон неслись звуки роялей; в одном доме, помню, играли в четыре руки увертюру из «Фенеллы», в другом кто-то пел «Casta diva», из «Нормы»; мы, было, заглянули в окно с белыми занавесками, и увидели очень чисто убранную гостиную с большими диванами, но голос раздавался из смежной комнаты… Между тем солнце уже скрылось за горами, и нам надо было спешить как можно скорее выбраться на главную улицу, которая идет параллельно с набережной. Помню, как проходя мимо католического монастыря, оба мы разом споткнулись и чуть не шлепнулись, заглядевшись на несколько чернокудрых головок, высунувшихся из одного окна, – каковым неожиданным пассажем возбудили в молодых девушках самый веселый смех; выйдя на берег, близ ветряной мельницы, завернули мы еще в общественный сад Белла-Виста, прохладные аллеи которого вечно скрыты от солнечных лучей непроницаемою зеленью померанцевых и лимонных деревьев. Из Белла-Виста открывается прекрасный вид на рейд и на море. Наконец, уже при свете зажигавшихся фонарей, дошли мы до Кафе-Паоло, прыгнули в лодку и поплыли к своему «Владимиру», обливаемые серебристым блеском луны, которая отражалась в море и сверкала в водяных брызгах, звучно срывавшихся с наших весел.

Мало-помалу собрались на пароход и остальные наши туристы; мы весело пообедали, передавая друг другу впечатления, вынесенные из города; послеобеденный кофе принесли нам уже на верхнюю палубу, куда все мы высыпали, спеша вдосталь надышаться ароматною прохладой ночного воздуха. На прозрачном и полусветлом фоне неба, сплошным силуэтом, очерчивались горы, охватывавшие бухту, и выделялись темные контуры пароходов и судов. Вдоль набережной, словно нитка светящегося ожерелья, блистали огоньки газовых фонарей. Из города слегка доносился связный гул людского говора и стук повозок, прерываемый изредка боем часов на башне.

Ночью в каюте было невыносимо душно и жарко, так что прометавшись несколько часов на койке я, наконец, не выдержал, оделся и выбежал на палубу.

Солнце еще только что всходило, и скрытое за среднею горой, отражало местами целые группы разноцветных световых пятен на скатах гор и в высоких ущельях, покрытых кое-где как бы клочьями белого газа. Море лежало неподвижно, как зеркало, сливаясь по ту сторону с горизонтом и охватывая собою фиолетовый силуэт Лесбоса.

Смирна и берег, заслоненные от солнца полукольцом своих гор, оставались еще в сероватой мгле, не успевшей пока проникнуться лучами. На пароходе меж тем мыли палубу, накачивая помпами целые фонтаны воды. Всю ночь грузились.

Когда проснувшийся Берг вышел наверх, мы с ним не удержались от соблазна… спустились в лодку и съездили еще раз на берег, под предлогом необходимости купить себе несколько фотографий, одеколону и туфли. У пристани подошел к нам еврей с предложением показывать город; и хотя мы отказались от его услуг, он все-таки отправился за нами. Я предупредил еврея, что он за эту прогулку денег не получит, но и это, кажется, его не убедило: когда мы остановились в нерешительности куда завернуть, он как тут, с указанием: «Здесь туфли! Вам, ведь, туфли надо?» Не обращая на него внимания, мы взошли в кофейню; он за нами, встал у дверей и начал расспрашивать: кто мы, куда, зачем едем и т. п. Я отвечал на все его вопросы. Напившись кофе, мы пошли дальше – по базару, и мимо винного ряда, устроенного в галерее со сводами на колоннах. Под арками стояли бочки, между которыми я насчитывал друг против друга одиннадцать штук богатырских размеров. Каждая из них имела сажени две в вышину, при пяти аршинах ширины. Еврей было еще раз хотел навязать свои услуги, но мы засмеялись, и он отстал.

Туфли оказались слишком неудобны, а потому, не теряя больше времени, мы стали выбираться из базара к пристани, чтобы купить фотографии и вернуться на пароход. В одном закоулке я неосторожно дал пиастр еврейской девочке, и мигом был окружен, как мухами, маленькими попрошайками.

Евреи в Смирне не похожи на наших; они смуглее и чернее, а их черты лица гораздо резче и шире; нет этих типов рыжих, усыпанных веснушками, которых у нас так много в западном крае.

Одеколон мы достали у француза-парикмахера, а фотографии нашли где-то на третьем дворе под крышей и затем вернулись на пароход, который должен был сняться с якоря в 11 часов.