В марте саваннцам посчастливилось принимать у себя в городе маркиза де Лафайетта, престарелого героя Революции. Духовой оркестр Джаспер Гринс с энтузиазмом наигрывал «Марсельезу», а Филипп презентовал маркизу военный клуб «Индеец» в качестве сувенира. Осанальги в состав подарка не входила и, как ни старалась, не смогла уберечь Филиппа от простуды, которая привела к его кончине двумя неделями позже, а себя – от внезапного вмешательства Пьера в дела брата. На погребении она предстала в такой плотной вуали, что некоторые стали шептаться, что Осанальги порезала себе щёки согласно языческому траурному ритуалу. Пьер организовал похороны и погребение. Приём (который вдова не устроила) по этому случаю был в доме у Пьера Робийяра.
Вместе с Неемией и мистером Хавершемом они несколько недель разбирались с имуществом покойного. Деловые бумаги, касающиеся усадеб в Нормандии и связей с правительством, были рассованы по самым неподходящим ящикам и папкам. В чемодане, который не открывали с самого приезда Филиппа в Саванну, оказался документ о праве собственности на плантацию на Мартинике, которая стоила пятьдесят тысяч. Секретарь Колумбийского института готов был проявить интерес к коллекции Робийяра только в том случае, если она будет соответствующим образом приведена в порядок.
– У нас и так полно – нет, слишком много – неразобранных индейских артефактов.
Пьер не знал, что Осанальги где-то пропадала до конца недели, и, когда он обнаружил её отсутствие, первой его реакцией было скорее раздражение, нежели расстройство. Кучер, похоже, что-то скрывал, но никакие угрозы или посулы не заставили его разгласить местонахождение Осы. Однажды утром, спустя шесть недель после смерти мужа, Осанальги вернулась с новорождённым младенцем в руках. Она полностью, со всей силой и решимостью, посвятила себя материнству.
Пьер не знал, что Оса ждала ребёнка, но, каковы бы ни были его соображения, он обращался с маленьким Филиппом Робийяром как с сыном двоюродного брата и наследником.
Все несчастья когда-нибудь кончаются, и как-то зимой Пьер с Неемией закончили разбор активов Филиппа, чтобы передать управление ими банку мистера Хавершема, и покинули ужасный дом Осанальги, тепло поздравляя друг друга. Пьер потёр руки. Близилось Рождество.
Побуждаемый самыми сердечными христианскими мотивами, Пьер отпустил Неемию домой и, как только он удалился, свернул к дому вдовы бывшего партнёра. Было слишком поздно для обеда и рано для ужина, но он не собирался злоупотреблять гостеприимстом миссис Эванс. Сколько хороших лет прошло, когда они вместе с Эвансом работали в «Р-и-Э». Очень хороших лет.
Хозяйка пригласила его в дом, который за десять лет так и не достроили. Семья обитала в законченной части – в гостиной и общей комнате на первом этаже, где из-под нелакированных панелей на стенах виднелась дранка, тянувшаяся до самого потолка с пожелтевшей штукатуркой. Прекрасной формы винтовая лестница без перил вела на второй этаж, о состоянии которого Пьер мог только догадываться.
В глубоком камине не горел огонь, и дочери Соланж ходили по дому в дешёвых пальтишках. (Фабрикант Пьер Робийяр опытным глазом сразу определил это по ткани.) Пьер взял шаткий стул, у которого планки были привязаны кожаными шнурками, за что вдова мило извинилась.
– Я продала хорошую мебель, – призналась она и добавила: – Мы располагаемся в незавершенном Версале. Я бы никогда не позволила Уэсли что-то здесь перестраивать.
Несмотря на скромную обстановку, беседа протекала легко, пока Пьер с самыми вежливыми банальными фразами и не менее приличными вздохами не обронил:
– Неисповедимы пути Господни, дорогая миссис Эванс. Нам приходится просто принимать то, чего мы не понимаем.
– К чему это?
– Мадам?
– Мой муж поскользнулся на клочке хлопка и сломал себе шею. Ваша Луиза и любимая Клара, пережив столько сезонов лихорадки, внезапно стали жертвами болезни. Совершенно ясно, что мы ничего не можем поделать в таких трагических случаях. И то, что мы должны принимать их как часть некого божественного замысла, отвратительно.
Пьер ахнул: эта женщина – атеистка? Смятение гостя не сдержало намерения миссис Эванс продолжать разговор на неудобную тему, поскольку она винила усопших в собственной нынешней нужде.
– То, что хлопковый бизнес чрезмерно расширился, очевидно каждому, у кого есть глаза. Правда, вы, сэр, избежали этой ловушки. Но Уэсли не признавал логики, – сказала она, представляя логику самодуром с бичом в руке, – и рвался вперёд. Сэр, упорство в скверном правосудии всегда приводит только к плачевным результатам!
– Маман, – вмешалась Полина. – Пожалуйста, не надо.
– Я доверяла Уэсли! Я ничего не знала!
– Как вы могли знать, женщина не… – попытался извинить Пьер её, самого себя и всех остальных.
– Фи! А кто сказал, что способность рожать детей не даёт развиваться интеллекту?
Собственный интеллект Пьера был полностью сражён. Он благоразумно удалился, положив монету в двадцать долларов под пыльный поднос для визитных карточек.
Он прошёл полквартала вниз по улице, когда его догнала Соланж, выбежавшая без пальто.