Путешествие с дикими гусями (СИ)

Мне нравилось придумывать всякие истории про велосипедиста: что он живет один с матерью и отчимом, что ему приходится помогать по хозяйству, хотя он терпеть не может кур и коров, что он копит деньги на мопед, а в комнате у него висит огромный плакат «Тokio Hotel». В общем, маялся вот такой фигней. Но потом и это мне надоело. Какого хрена! Этот пацанчик прилизанный вообще не знает о моем существовании. Я завтра сдохну, меня в мешок черный непрозрачный запихнут по частям, бантики завяжут, в мусорку бросят, а синий грузовик заберет все на переработку. Стану, блин, компостом для соседских полей. И всем насрать.

Короче, достало меня все по самые гланды. А тут еще эта вонь! Конечно, Ссыкун был не виноват, он же не специально это делал, я понимал. Когда мальчишку только подселили на чердак вместе с остальными новенькими, он не писался. Большой же уже, десять лет. Все началось после одной пятничной вечеринки. Той, которую я особенно не хотел вспоминать. Ева тогда извратилась и устроила среди гостей аукцион. Продавали девственность. В общем, бабок тогда хозяин поднял втрое больше, чем за обычный вечер. А в субботу Шурик проснулся на мокром матрасе. Над ним тогда не ржали и не ругали даже – со всяким может случится, особенно после такой-то скачки с препятствиями. Матрас с одеялом вытащили на просушку. А вечером снова понаехали гости, и в воскресенье все повторилось – мокрый матрас, вонь застарелой мочи. Только теперь на Шурика смотрели косо и откровенно ворчали.

А в понедельник пацан официально стал Ссыкуном. Над ним ржали, на него орали, жалость была забыта – ведь теперь малыш стал шлюхой, как и все остальные. Только сестра еще терпела его. И утешала, как могла. Ни в чем этом я участия не принимал. Мне самому было худо, разве что гнилая чернота у меня внутри не воняла. Возня вокруг Ссыкуна раздражала, как скребущиеся по углам мыши, – вот и все.

Однажды я вернулся рано утром с очередного выезда, усталый, как собака, и обнаружил мальчишку лежащим на своем прописанном поролоне... за моей кучей хлама!

Надо сказать, настроение у меня в тот момент и так было ниже плинтуса. Я только что сходил в ванную и обнаружил, что моя многострадальная жопа имеет темно-лиловый оттенок с мазками черноты и багровости. Последние клиенты – супружеская пара, надеюсь, бездетная, - смачно харкали в ладони, прежде чем припечатать их с особым оттягом к моим булкам. А поскольку я был привязан к кровати, то даже дернуться не мог. Теперь меня мучил вопрос: сказать обо всем хозяину с риском, что мне вломят еще за нетоварный вид? Или смолчать и надеяться, что завтрашнему быку будет насрать, какую жопу иметь – белую или синюю?

- Хули ты тут разлегся?! – зашипел я на Ссыкуна, стараясь не разбудить остальных. – Пшел вон!

- Не могу, - пацан подтянул одеяло к подбородку, глядя на меня снизу вверх огромными, почти черными глазами.

- Это еще почему?! – от усталости соображатель заклинило, и терпения мне это не добавляло.

- Меня выгнали, - Ссыкун шмыгнул носом. – Никто не хочет спать со мной рядом. Говорят, я воняю.

- Воняешь, - подтвердил я. – Бери свои манатки и катись отсюда. Или я тебя сам выкачу. Пинками.

Пацан испуганно подскочил, судорожно комкая одеяло:

- Не надо, пожалуйста! Не гони меня! Я не могу спать один.

- Все, мля, забодал! Считаю до трех...

- Это не я воняю, а матрас! – затараторил Ссыкун, на всякий случай скатываясь на пол подальше от меня.

- Раз, - угрожающе начал я, загибая палец для наглядности.

– Я его сейчас уберу. Я и на полу могу спать!

- Два и три!

Пацан подхватил «душистую» подстилку за угол и чуть не бегом отволок ее к окну. Наконец-то я мог опуститься на свою постель. Блин, на жопу садиться было большой ошибкой!

- Вот видишь, уже не пахнет. Можно я тут полежу?

Ссыкун снова стоял передо мной. Вот мелочь настырная!

- Нельзя, - мрачно процедил я.

- Но почему? – пацан захлопал на меня длинными ресницами. Широкий рот кривился, будто уголки губ еще не решили: подняться в улыбке или опуститься в плаче. – Я боюсь один спать. Я никогда не спал один. Всегда или с мамой, или с сестрой. А теперь сестра гонит, а мама... – Подбородок у него задрожал, и я понял, что сейчас не выдержу.

- Да отъ...бись ты от меня! – заорал я шепотом. – ТЫ воняешь, понял? Ты, а не твой ссаный матрас.

Пацан закусил губу, отвернулся и побрел к окну. Лег на свою подстилку спиной ко мне. Накрылся с головой. Лежал тихо, но одеяло на плече мелко дрожало. Я закрыл глаза. Не помогло. Ссыкун пробрался мне под веки, и там беззвучно плакал на непросохшем еще толком со вчера матрасе. Ресницы приоткрылись сами. Мальчишка повернулся опухшим лицом ко мне и смотрел прямо в глаза. Если бы моя больная совесть могла принять человеческий облик, она выглядела бы точно вот так.

Я тяжело вздохнул. Выпростал из-под одеяла руку и поманил страдальца пальцем. Ссыкун стартовал с места, как разжавшаяся пружина. И только добежав до меня сообразил, что оставил все свои вещи под окном.