Путешествие в Армению

Искусства живут, как люди. Одно рождает другое. Ничто не появляется на свет само по себе. Когда прерывается в искусстве естественная цепь рождений, это еще не значит, что непременно усваивается влияние, пришедшее извне, из другой культуры. Так и история хачкара, обрываясь в средние века, отсылает нас к искусству армянской миниатюры. Хачкар, по всей вероятности, вышел из хорана. Их генетическая связь бросается в глаза. Хоран — это ниша, дверь, царские врата, ведущие в алтарь, и те, что расписывали художники на старинных рукописях, врата древних Евангелий. Украшения и архитектурные элементы переносятся с камня на страницу рукописи, из скульптуры в живопись.

Хачкар — это тоже врата, вход в мир армянского искусства. И, как я сказал выше, в армянскую историю и жизнь.

Теперь, когда я пытаюсь изложить свои впечатления от путешествия, я вижу, что знакомство с Арменией должно начинаться с хачкара. В нем находишь главные ключи — как те, что изобразил древний художник над аркой входа, — которые могут помочь читателю ориентироваться в лабиринте текста.

В тонко обработанной каменной плите отразились талант и темперамент армянина, его трудолюбие, способность не потеряться в сложных переплетениях искусств. Здесь ощущаешь упорную борьбу с твердым камнем, на котором армянам выпало жить, победу над ним. Плита эта — история и география, особая, характерная поступь на каменистой земле и в суровой истории. О многом важном повествуют эти каменные книги, исторические памятники Армении под лучами солнца, дождями, красиво освещенным небом. Камни эти говорят так же, как наши две белые колонны с каннелюрами на фоне синего неба.

Древняя большая история живет в этой маленькой стране, которая смотрит не только назад; она трудится, идет вперед, неся с собой бесценный груз, который не может доверить никому другому. Армянин знает, что и красивый хачкар, и изумительную церковь VII в., и редкий пергамент, и другие памятники национальной культуры никто не сбережет так, как он сам. Армянину не дано право забывать о своих древностях. И мы видим, как новые течения жизни пробуждают здесь старые образы. Достойны восхищения современные армяне: художник, скульптор, поэт, прозаик, строитель, гражданин, вносящие свою лепту в национальную историю, которым удается сохранить самобытность, не отстать от других и сберечь ценности прошлого.

Традиции древних мастеров, конечно, живы в сознании современных творцов. Два посещения Ереванского музея современного искусства еще раз убедили меня в этом. Но еще раньше мне представилась другая возможность прийти к тому же выводу.

Однажды я решил подняться на голую гору, очаровавшую меня своими красками. Вначале я шел по лесистой лощине («Счастье, что волки тебя не съели», — сказал мне потом Наапет) и, как и предполагал, не видел вокруг ни поразивших меня ярких красок, ни красивых горных пород. Выйдя из леса, я попал в густую высокую траву, которая чуть ли не с головой скрывала меня и мешала передвигаться. У меня давний опыт хождения по горам. Я чувствую их. Но здесь, наверху, понял, что легко могу заблудиться. Потеряться, как в море. Кругом трава и небо. Пройдешь немного и уже не понимаешь, как попал сюда, откуда явился.

Я вышел из дому в полдень, а теперь уже смеркалось. Я не стал спускаться обратно в лощину, которая теперь казалась еще темней и круче, а пошел по хребту.

Лес наконец начал редеть, и вскоре я очутился в широкой расселине, которая, поднимаясь от реки и переваливая через гору, вела на другой склон. Впереди виднелись какие-то железобетонные столбы с натянутыми на них толстыми проводами, идущими вдоль дороги, и накренившаяся на один бок, словно сброшенная сверху, бетонная будка с окошечком, куда входили провода. Когда я собрался перейти дорогу, мне вдруг послышался чей-то голос. У подножия одинокого дерева лежал, положив голову на автомобильную покрышку, старик. Все это показалось мне несколько странным: бетонная будка, покрышка, провода… В нескольких метрах от дерева из красной пластмассовой трубы выбегала струйка воды и, описав небольшую дугу, падала на лужайку. А потом, журча, бежала по канавке.

Со стариком мы славно побеседовали. Узнал, как его зовут, сколько ему лет, что он делает на горе. Необыкновенно симпатичный дед, ему больше восьмидесяти пяти. Это мы установили, загибая на каждый десяток по одному пальцу — так считали во времена Гайка Наапета[11], древнего сеятеля, внука Ноя. Деревня старика за горой, а здесь он стережет воду, «бассейн», как он выразился. За покосившейся бетонной будкой — резервуар. Воду в него доставляют издалека по трубам и здесь распределяют между селами, санаториями и спортивными лагерями, находящимися на другом склоне, там, куда ведут провода.