Путешествие в будущее и обратно

Выговор заканчивался предупреждением, что в случае повторения подобного нарушения я буду уволен.

Я немедленно написал ответ, в котором призвал администрацию аннулировать выговор-предупреждение. Я писал:

«Фрагмент о передачах РС был вставлен в мою статью редакцией ж-ла «Нэйшн» из доклада г-на Крисчансена. Но я принимаю ответственность за этот фрагмент. Однако предупреждение/выговор считаю необоснованным и представляющим собой еще одно свидетельство дискриминации по отношению ко мне по политическим, а возможно и национальным мотивам. ...Не обсуждая здесь соответствие принципам демократии упоминаемого Вами «пункта 5», я вижу одно явное исключение в применении этого пункта — случай пропаганды расовой или национальной ненависти.^[68]

Именно такой случай представляет собой упоминаемая в моей статье передача об убийстве Столыпина евреем Богровым. И в будущем в подобной ситуации, если она повторится и администрация не примет мер, я также не буду считать себя связанным условиями «5 пункта»».

Предвижу вопрос, зачем мне надо было брать на себя ответственность за вставку, сделанную редакцией «Нэйшн»? Совершив один диссидентский поступок, я уже не хотел останавливаться, защищаться формальным образом, уступать в главном, в принципе, трусить. Тем более что фрагмент-то был справедливым и взят из внутреннего доклада Сената. Потом я понял, что поступил правильно, только надо было все-таки ткнуть в нос администрации РС, что я цитирую Конституцию ФРГ. Кэтрин ван ден Хэйвел рассказала потом в «Нэйшн», как происходило мое увольнение. (Она была в контакте с К. Пеллом и имела от него достоверную информацию.) После появления моего протеста все высшие руководители РСЕ/РС собрались в Вашингтоне, в штаб-квартире BIB, чтобы обсудить создавшееся положение, и по возвращении в Мюнхен президент обеих радиостанций Джеймс Бакли вызвал к себе руководителей и юристов отдела кадров и приказал: «Выгнать этого сукина сына!» (Get rid of the son of a bitch!). Это меня, значит. Я очень горжусь этим обозначением моей личности в устах подручного мистера Шекспира! (И вновь переплетение жизни: Джеймс Бакли в прошлом, еще будучи сенатором, посетил в Москве Сахарова, произвел на него хорошее впечатление и имел с ним беседу, которая была широко распечатана в прессе Запада.) Так что в отделе кадров в любом случае нашли бы повод меня уволить. Хотя у нас говорили, что юристы пытались убедить Бакли, что по немецкому законодательству, в юрисдикции которого находились все штатные сотрудники станции, уволить меня очень трудно (так, чтобы я потом не мог по суду восстановиться).

Седьмого мая мне было сообщено из Рабочего совета радиостанции, что администрация намерена уволить меня за мой протест против выговора.

Никогда не забыть мне выражения лица, с каким Анита восприняла мои слова, когда я, вернувшись 7 мая с работы, сказал: «А ведь меня все-таки увольняют!». Для нее это был очень тяжелый удар, ей трудно было понять, как это могло произойти. Напомню, что, кроме всего прочего, с нами жила моя дочь Женя. К моменту моего увольнения ей исполнилось 12 лет. Анита у Нейманиса получала очень скромную, «русскую» зарплату, вчетверо меньше моей, и у меня не было никаких надежд найти какую-либо другую работу.

Неожиданно для меня 22 сотрудника русской редакции (около половины творческого состава), люди разных волн эмиграции и этнического происхождения, подписали обращение к администрации с призывом воздержаться от увольнения Белоцерковского. (Членов НТС среди них, разумеется, не было.) Против увольнения высказался и Рабочий совет. Однако 14 мая я получил письмо об увольнении, в котором значилось:

«Это увольнение обусловлено Вашим поведением. Поводом к увольнению послужил Ваш ответный меморандум от 11.4.85. В этом меморандуме Вы даете понять, что и впредь при определенных обстоятельствах не будете придерживаться «пункта 5» контракта с профсоюзами.

С получением этого письма Вы освобождаетесь от дальнейших служебных обязанностей.

С дружеским приветом

Харольд Батдорф».

Это произошло после 12 лет моей работы на радио. И «с дружеским приветом» — это Америка! Самое интересное тут, что Батдорф действительно относился ко мне дружески! Батдорф, напомню, в 1975 году был свидетелем «беседы при директоре», когда меня в первый раз хотели уволить с работы за протест против «разгула нацистских настроений» (в связи с выступлением на станции Леонида Плюща), и потом говорил, что был восхищен, «с каким достоинством держал себя Белоцерковский».