Денизьям и Горен уже не смотрели назад. Чтобы увидеть ужас битвы, им не нужно было обращать к ней лиц, ведь то, что предстало их глазам на поле сражения, до сих пор было с ними. Глядя в темноту, вурмек всё ещё видел занесённый над ним меч и свою руку, вязко вдавливающую клинок в живот сорианца. Он снова слышал его ругань и хрипы, чувствовал запах его пота и тепло крови на своих руках. Картина убийства всплывала в мыслях юноши, заставляя его ощущать страх и отвращение к себе. Больше не было беспечного вурмека из вечнозелёного леса, воспитанного по законам добродетели и свято почитающего жизнь, как высшее право. Убив сорианца, он убил и себя. Невозможность исправить свершившееся, забыть его или принять, была как яд. Она отравляла Горена. Скрытый окружающей темнотой от глаз спутников, зажав рот рукой, чтобы не быть услышанным, вурмек горько плакал, скорбя об убитом им человеке и своей некогда невинной душе. То чувство, что он испытывал, жестоко мучило его. Будто стремясь выжечь юношу изнутри, оно пульсировало в его кистях, обжигая кончики пальцев, полыхало огнём где-то под грудью, сжимало и выкручивало вены и горячей судорогой сводило ему ноги, точно это он сам, преследуя убийцу, скрывающегося в нём, карал его, надеясь уничтожить. Горькое сожаление о сотворённом и душевные пытки были меньшими из наказаний, которые вурмек считал достойными того преступника, что отнял у него право оставаться чистым душой. Он яростно ненавидел его и с той же силой жалел преданного им безвинного себя. О, как много из той боли, что пережил убитый им сорианец, Горен желал обрушить на самого себя, чтобы искупить вину!
В эти тягостные минуты юноша был честен перед собой и без страха готов к справедливому наказанию. Но всё же не был прав. За бурей мечущихся в нём чувств он не видел истины. Там, на поле сражения, испуганный и одинокий, он оказался в шаге от смерти. Его добродетельная и чистая душа была безоружна и абсолютно бессильна перед тем, что противостояло ей. Битвой на Вольной Пустоши руководили ярость и мощь. Они же управляли рукой того сорианца. Душа Горена не смогла бы остановить его, как не смогла бы уберечь вурмека от удара меча. И тогда против силы восстала сила. Разум юноши не позволил убить его. Заглушив чувства, он полностью завладел вурмеком и отстоял его жизнь. Убивая сорианца, Горен не предавал душу, он спасался от неминуемой смерти. Такой была истина. Но разве охваченный переживаниями юноша мог понять её? Нет, это было невозможно. И он терзался душевной болью, не понимая, что страдает ещё сильнее от того, что ненавидит себя.
Спутники вурмека, медленно бредущие рядом, так же были удручены чем-то личным, ещё не до конца пережитым, довлеющим над их мыслями. Как и вурмек, они хранили молчание и лишь изредка выдавали свою обеспокоенность тяжёлым дыханием. Мужественный и сдержанный Багарас прятал свои волнения за раскуриванием трубки, а Денизьям, ещё обращенная мыслям к схватке со змееголовым чудовищем, продолжала проживать её, а потому, едва оступившись, вздрагивала и всё сильнее сжимала руку ведущего её ящера.
Цвет ночи перестал быть густым и непроглядным. Лунное сияние, касаясь зависшего над Вольной Пустошью пласта снежных облаков, озарило их изнутри, и едва заметно глазу, мерцая в разнородной облачной толще, высветлило ночной мрак. Он словно поблек. В его иссиня-графитовом цвете неожиданно проявилось серое громоздкое пятно гор, которые были уже близко. Обросшие лесом, плотно окутанным комковатыми наростами снега, горы выглядели замёрзшими и неприступными. В пустынной равнине, простирающейся на многие километры вокруг, их мощь ощущалась как нечто угрожающее. И хотя здесь они являлись единственным местом, где можно было скрыться, необходимость подходить к ним ближе оказалась неприятной для каждого из троих путников. После пережитого в смертельной толкотне битвы, им хотелось чувствовать свободу от любых границ, а для вурмека и Денизьям, всё ещё пребывающих в состоянии непережитой тревоги, путь через лес в темноте и тесноте деревьев и вовсе представлялся кошмаром.
Однако волнения Горена и девушки было напрасны. Дорога в поселение шла в обход устрашающей их горы. Деревня, в которой путники надеялись найти укрытие, располагалась у её подножия за левым склоном, в полукольце разросшегося лиственного леса. Чтобы избежать случайных встреч с местными жителями и пройти напрямую к дому плотника, им всё же пришлось войти в лесные заросли. Путь через них был недолгим и вскоре, выйдя на опушку, путники оказались перед чередой из нескольких деревянных построек, к одной из которых и направились.