Путешествие в Россию

Вот почему иногда улицы даже самых старых русских городов (Киева, Москвы) кажутся мне улицами Нового света. Они напоминают молодые города западных американских колоний с их атмосферой упоения и непрерывного становления, погони за удачей и бесприютности, отваги и самопожертвования, недоверия и страха, примитивнейших деревянных построек и сложнейшей техники, романтичных всадников и прагматичных инженеров. Сюда тоже съехались люди со всех концов огромной страны (население каждого города ежегодно меняется), впереди их ждут голод, жажда, борьба и смерть. Здесь и сейчас образуют: доски, сломанные кресты, разрушенные дома, колючая проволока у палисадников, строительные леса у недостроенных зданий, старые памятники, уничтоженные возмущенной толпой, и поспешно возведенные новые, храмы, преобразованные в клубы, причем ни один клуб храма еще не заменил, разрушенный уклад и медленное становление нового. Порой даже слишком, чересчур нового, чтобы устареть, с американским клеймом на лбу, американский подход – исходная цель новых русских архитекторов. Русские улицы устремляются от дремлющего Востока – на самый Запад, от попрошайки – к световой рекламе, от медлительной повозки – к дребезжащему автобусу, от iswoschtschik’а – к шоферу. Еще чуть-чуть – и Нью-Йорк.

Стыдно признаться, порой меня охватывает вполне ощутимая грусть. Среди восторга перед миром, который, на голом энтузиазме, без денег, без друзей, издает газеты, пишет книги, строит станки и фабрики, роет каналы, едва захоронив павших, – среди этого восторга меня охватывает тоска по нашему легкомыслию и порочности, тоска по аромату цивилизации, сладкая боль от нашего, уже предрешенного наукой упадка, по-детски глупое, но горячее желание вновь увидеть показ мод у Молино[19], блистательное вечернее платье на несмышленой девушке, свежий номер Le Sourire[20] и весь этот закат западного мира. Но, может быть, это всего лишь буржуазный атавизм.

IX Положение евреев в Советской России (Перевод Альфии Зариповой)

Frankfurter Zeitung, 9.11.1926

И в дореволюционной России у евреев был статус национального, но ущемленного меньшинства. Называя их самобытной нацией, евреев презирали, притесняли, они страдали от погромов. Но при этом не было стремления их насильственно ассимилировать. Их стремились обособить. Впрочем, средства, которыми пользовались в отношении евреев, походили на желание стереть их с лица земли.

В западных странах антисемитизм был, вероятно, примитивным защитным инстинктом. Во времена христианского Средневековья антисемитизм был сродни религиозному фанатизму. В России же антисемитизм был средством управления. Простой «muschik» не был антисемитом. Еврей для него был не врагом, а чужаком. В России, в которой было много места для чужаков, нашлось место и для них. Малообразованные люди и буржуазия были антисемитами, так как антисемитами были дворяне. Дворяне были антисемитами, поскольку против евреев был настроен двор. Двор был настроен против евреев, потому что царь не мог бояться своих православных «детей» и делал вид, что боится евреев. Оттого им приписывали качества, которые казались опасными всем сословиям: для простого народа они были ритуальными убийцами, для небольших собственников – грабителями; для высших чиновников – мошенниками-плебеями; для аристократов – умными и потому опасными рабами; для простых чиновников, функционеров всех сословий, евреи были всем: и ритуальными убийцами, и торгашами, и революционерами, и отребьем.

Эмансипация евреев в западных странах началась в XVIII веке. В России официальный, легитимный антисемитизм начался в 80-е годы XIX столетия. В 1881/82 годах Плеве, впоследствии министр, стал организатором первых погромов на юге России. Они должны были напугать еврейскую революционную молодежь. Но наемная чернь, которая хотела не мстить за покушения, а лишь грабить, совершала набеги на дома богатых консервативных евреев, которые вовсе не были целью этих акций. Именно поэтому позднее перешли к так называемым «тихим погромам»: создавались специальные «поселения», еврейских ремесленников изгоняли из больших городов, устанавливались «квоты» для еврейских студентов (3:100), таким образом, еврейской интеллигенции дорога в университеты была практически закрыта. Но поскольку еврейский миллионер и предприниматель-железнодорожник Поляков[21] был близким другом царя, а его служащим нужно было разрешение жить в больших городах, тысячи российских евреев стали вдруг «подчиненными» Полякова. Подобных примеров известно много. Хитрость евреев шла рука об руку с продажностью чиновников. Поэтому в первые годы XX века вернулись к открытым погромам и малым и громким процессам о ритуальных убийствах…