Между тем записки Ульфельдта представляют тем больший интерес, что посольская книга по сношениям с Данией за это время не сохранилась. Опись архива Посольского приказа 1626 г. содержит упоминание об опасной грамоте государевых послов “дацкого Фредерика короля лета 7068-го году”, “верющей” грамоты “дацково Фредерика короля, что писал ко государю царю и великому князю Ивану Васильевичю веса Русии с послом своим с Яковом Унвеитом”, “тетради... о порубежном о лопском деле”. В архиве находилась и “перемирная грамота, на харатье, дацково короля Фредерика, что подали государю царю... Ивану Васильевичю... послы дацково короля Яков Вольфельд с товарищи, а у ней четыре печати привешены целы, 7086-го году, поплела; и с ней перевод русский, сшиты вместе”[173]
. В датском архиве хранится и русский противень договора, не подписанный королем Фредериком II, с отрезанными печатями, и дело о приезде Я. Ульфельдта (Вольфольта) в Москву. Сопоставление этих документов, уже отчасти произведенное Ю. Н. Щербачевым, может дать представление не только о ходе переговоров, но и о русской посольской книге как источнике.Сочинение Ульфельдта представляет из себя дневник, который автор, по всей видимости, вел во время своего путешествия в Россию. Пожалуй, это единственный памятник такого жанра, написанный дипломатом и содержащий весьма краткие сведения и о составе, и о численности посольства[174]
, и о самих переговорах. При объяснении последней из этих странностей Дж. Линд высказывает два предположения: либо автор умышленно опустил всю эту часть, из которой следовало, что послы не очень строго следовали королевской инструкции, либо сам дневник задумывался как приложение к официальной документации посольства. Переговоры вел секретарь посольства, который и раньше побывал в России, — Поуль Верникен. На долю Ульфельдта досталась почетная роль главы посольства, отвечавшего за выполнение посольских инструкций, данных датским дипломатам. Официальная же документация действительно велась и сохранилась. В фондах Государственного архива Дании и Королевской библиотеки в Копенгагене находится еще ряд рукописей, содержащих описание датского посольства в Россию в 1578 г.: 1. Анонимный отчет (Prothocol) на немецком языке, который охватывает период с 9 мая (отбытие посольства из Копенгагена) по 11 ноября (прибытие на о. Эзель) 1578 г. В отчете содержатся сведения главным образом о дипломатических переговорах; 2. Анонимный дневник на датском языке за тот же период, что и отчет посольства. О послах автор говорит как о “господах”. Основное внимание в дневнике уделяется описанию маршрута посольства.Ульфельдт не был, по-видимому, первым датчанином, которого обстоятельства вынудили изложить свои воспоминания о путешествии в Россию на бумаге. Автор “Дневника” и священник еще до него закрепили на письме впечатления о поездке в Россию (см. подробнее статью Дж. Линда, в которой он указывает многочисленные параллели в “Дневнике” пастора Я. Ульфельдта Андреаса Фионикуса и сочинении самого Ульфельдта[175]
. В латинском тексте, принадлежащем перу пастора, повествование начинается с 9 мая 1578 г. и заканчивается 6 января 1579 г., т. е. охватывает тот же период, что и книга самого Ульфельдта. Много места автор уделяет описанию церковной жизни русских. К этим рукописям примыкает еще один крайне важный источник — письма королю с дороги.Все эти неопубликованные памятники с фактической стороны имеют много общего как между собой, так и с дневниковыми записями Ульфельдта, но одновременно содержат данные, которые у Якоба Ульфельдта отсутствуют. По мнению К. Расмуссена, ни один из указанных текстов не мог служить источником для книги Ульфельдта[176]
. Впрочем, приводимые им самим параллели свидетельствуют скорее об обратном[177]. Не исключено, что Ульфельдт, и сам религиозный человек, находился под влиянием пастора, о чем свидетельствует ярко выраженная протестантская направленность дневника. К дневнику пастора, думается, можно отнести и вступительную часть дневника, где автор рассуждает о назначении исторического сочинения и говорит о цели посольства.Иными сочинениями о России Ульфельдт практически не пользовался. По-видимому, ему остался незнаком комплекс “Россики”, широко распространенной к 70-м годам по всей Европе (даже “Записки о Московии” Сигизмунда Герберштейна были известны ему лишь в малой степени, да еще под именем Паоло Джовио). Не ссылается автор и на летучие листки, хотя по антирусскому духу и отчасти стилистике его записки наиболее близки к ним. Ульфельдт упоминает лишь одно сочинение, которое К. Расмуссен идентифицировал с “Ливонской историей” Рюссова. В его сведениях действительно, как показал Дж. Линд, проскальзывают совпадения, может быть, следы влияния прибалтийского историка. Оба автора одинаково оценивали размеры русских потерь во время набега крымского хана Девлет-Гирея на Москву 23— 24 мая 1571 г. Оба писали о 40 тысячах домов, сгоревших 24 мая того злополучного года[178]
.