Путешествие в Россию

Нестабильность положения новоявленных помещиков была дополнительным фактором разорения экономики временно покоренного края. Внешне, казалось бы, устанавливался новый порядок. Прежние владельцы выводились в Россию, прежде всего в восточные, тоже сравнительно недавно покоренные ханства — Казанское и Астраханское, жители мыз, деревень и починков приводились к присяге в соответствии с их местом жительства — в Пернове, Фелине или Дерпте, производилась опись дворов и “дворовых жильцов по имяном”, после чего следовало распоряжение “четвертную пашню паханую, и перелог, и всякие угодья дати в поместья, хто что приведет, и в отдельные книги... за ними написать”[187]. В делопроизводстве упоминаются и ввозные грамоты помещикам, и писцовые ливонские книги, однако частая смена владельцев, гибнувших в боях со шведами, постоянно портила картину. Засеянный хлеб доставался новым владельцам, часто на хозяйстве оставались лишь вдовы с малыми детьми. Разумеется, такая же ситуация была характерна и для всей России, прежде всего для Новгородской (Обонежской, Шелонской, Бежецкой пятин)[188] и Торопецкой земель[189], откуда по преимуществу и вербовались служилые люди в Ливонию[190]. Однако в последней все без исключения служилые люди воевали. И здесь они гибли чаще, чем их сотоварищи в центральных областях Российского царства.

Автор не очень твердо разбирается в хронологии русской истории. Так, он пишет, что еще 80 лет тому назад Новгород не признавал своим господином московского князя, ошибаясь при этом, в отличие от священника, по крайней мере на 20 лет. Смещены его представления и о победе ливонцев над русскими — на этот раз на 36 лет. Не объясняются ли эти ошибки механическим включением сведений, услышанных им двадцатью годами раньше от Харденберга?

Те же дипломатические документы, которые сохранились в датских и русских архивах[191], содержат главным образом сведения о государственных отношениях между Россией и Данией и лишь косвенно могут помочь пролить свет на характер отношений датчан к “Московии” и реалиям тогдашней русской жизни. Скорее можно вести речь не столько о представлениях, существовавших в Дании о России, о чем источники умалчивают, но прежде всего о впечатлениях, полученных датчанами во время их путешествий в нашу страну.

Правда, нельзя сказать, что для датчан Россия была какой-то неведомой страной. Русско-датские культурные контакты прослеживаются по крайней мере с IX в. и, несомненно, уходят своими корнями еще дальше в глубь веков, к германским и славянским древностям. Научные изыскания последних десятилетий все более подводят историков к мысли, что в VIII—IX вв. (в эпоху викингов на севере Европы и в первые века Киевской Руси) у скандинавских германцев и славян имели место не только схожие социально-политические и юридические учреждения, но также существовала близость на уровне бытовом и в сфере духовной жизни, т. е. можно говорить о том, что скандинавские народы, включая датчан, вместе с восточными славянами составляли в то время как бы единый культурно-исторический тип[192]. Как мир языческий (или только начинавший осваивать христианские ценности) и “варварский” этот культурный мир противостоял в целом миру христианскому, тогда только начинавшему распадаться на католиков и православных.

Однако принятие скандинавами, включая и датчан, христианской веры из Рима, а русскими — из Константинополя, заложило основу того, что дальнейшее развитие датского и русского обществ пошло различными путями. И хотя в первые века по принятии христианства в Дании и на Руси вероисповедный фактор еще не оказывал сильного влияния на русско-датские отношения, о чем свидетельствуют браки XI— XII вв. русских князей с представителями датского королевского рода[193], все же именно в это время Дания начинает постепенно становиться частью мира католического, а Русь — мира православного. Уже в XIII в., когда возникает острое противостояние католического Запада и православной Руси, происходит окончательное крушение старого культурно-исторического типа, некогда вмещавшего в себя как германский Север, так и славянский Восток. С этого времени, хотя в XIII—XV вв. и продолжают сохраняться экономические и политические контакты Дании с Великим Новгородом[194], в различных областях жизни датского и русского народов под влиянием отличных культурно-исторических условий происходят такие глубинные изменения, что к концу XV в., когда датские дипломаты в первый раз появляются при дворе московского государя[195], Дания и Северо-Восточная Русь стали отличаться друг от друга культурно-историческими традициями: первая усвоила ценности западноевропейского мира, вторая, ярко окрасившись византийско-православными цветами и восприняв некоторые культурные элементы от тюрко-монгольского мира, создала свой особый культурный мир — мир так называемой с XIX в. “Московской Руси”.