Путешествие в Сибирь 1845—1849

Но возвратимся к татарскому миллионеру. Нельзя не заметить, что в выборе жены он был необыкновенно счастлив: она молода, хороша собой, предана мужу и мастерица приготовлять айран. Когда я спросил его, где отыскал он такое совершенство, он ответил мне татарской пословицей: «Увидел хорошую дичь — стреляй ее; встретил красивую девушку — бери ее». Пословица эта, очевидно, сложилась в те времена, когда татары как на охоте, так и при сватовстве руководствовались одним законом — правом сильного. Этот закон и доселе уважается еще бедными татарами, но вообще на сватовство такого рода теперь смотрят уже как на воровство, и татарский миллионер, приведший с таким самодовольством эту пословицу, самой собой разумеется, нисколько не следовал ей. Напротив, он сознался затем, что ухаживал за своей молодой женой целых два года, три раза в год ездил к ближайшим ее родственникам, возя с собой айран, мясо, масло, сыр, дорогие ткани, прекрасных лошадей — словом, обычный калым. Калым, по теперешним понятиям, составляет важную статью в татарских брачных условиях; он не требуется только тогда, когда невеста вдова, когда или убежала от первого мужа, или прогнана им. Существует еще между татарами обычай, по которому никто не может жениться в своем племени, как бы родство ни было отдаленно, тогда как и ближайшее не препятствует браку, если невеста из другого племени[184]. Таким образом, и наш хозяин женился на дочери своей родной сестры, следуя в этом случае своей татарской, а не христианской совести. Но таковое нарушение Моисеева закона не обошлось, однако ж, ему даром, потому недавно избранный новый племенной старшина выступил против него с требованием ста хороших быков как очистительной жертвы. Это требование заставило моего татарина хлопотать о смене этого старшины. Рассчитывая на мой совет и на мое содействие, он, не сказав мне ни слова, созвал в продолжение ночи, пока я преспокойно спал, всех князей и влиятельных членов племени. Проснувшись поутру, я тотчас догадался, что готовится пир: резали баранов, пекли яйца, хлеб, наливали молоко в большие сосуды. На огне стоял большой котел с заквашенным молоком. Его накрыли деревянной створчатой крышкой с отверстием на боку. В это отверстие вставили деревянную дугообразно согнутую трубочку, другой конец которой опустили в железную кружку, стоявшую в ведре, наполненном горячей водой. Все отверстия и щели в крышке котла и около трубочки тщательно замазали глиной. Когда молоко в котле закипело, через деревянную трубочку потек в железную кружку нектар-айран[185]. Остатки кислого молока в котле были затем обращены в сыр.

Пока шли приготовления к пиру, собралось до двадцати человек гостей. Вошедши в юрту, они уселись вокруг очага и, скрестив руки и ноги, курили свои трубки в таинственном молчании. Взгляды их были так же мрачны, как их лица, волосы и одежда. Я с нетерпением ожидал, что возвестят, наконец, эти советники. Между тем солнце поднялось так уже высоко, что лучи его пробрались сквозь дымовое отверстие и осветили омраченные лица татар, сидевших в юрте. Вскоре засим котел с айраном был снят с огня, айран разлит в бутылки, и хозяин вынул из сундука довольно большой старинный серебряный кубок. Тут в безмолвном и неподвижном совещательном собрании обнаружилось, наконец, некоторое движение: члены его начали выбивать пепел из трубок, покашливать, помешивать огонь, каждый старался чем-нибудь заявить свое присутствие. Серебряный кубок пошел кругом, бутылка за бутылкой опоражнивалась, вместе с тем исчезали и жирная баранина, и сыр, и яйца, запеченные до твердости камня. Но так как присутствующие были большей частью князья, то и сохраняли некоторое достоинство и не пили айрана через меру.

По окончании трапезы, которая у татар составляет первый акт всякого предприятия, присутствующие вышли из юрты для предварительного совещания, оставив меня одного за столом, уставленным сыром, яйцами и другими яствами. Через несколько времени некоторые из заговорщиков вошли опять в юрту и начали мне жаловаться на несправедливости, оказываемые племенным старшиной как им самим, так и другим татарам. Вследствие этого они решили подать просьбу о смене его и просили моего содействия и ходатайства в этом деле, намекая, что вознаградят меня за труды парой отличных лошадей. С своей стороны и племенной старшина, несчастный предмет этих козней, просил меня за несколько дней перед этим помочь ему в том же деле, обещая подарить казанский тарантас. Таким образом, я легко мог добыть себе и лошадей, и тарантас, но предпочел отказаться и продолжать путешествие на наемных лошадях и в наемном экипаже.