Позднейшие курганы принадлежат теперешним татарам. Об этих могилах и об отношении их к старинным я надеюсь сообщить подробнее в одном из моих следующих отчетов.
В Сагайской степи я срисовал несколько человеческих лиц, высеченных на камне. Кроме того, в разных местах я обращал особенное внимание на группы людей, зверей и различных предметов, которые для забавы высекала древняя чудь на гладких поверхностях сланцевых скал. Так и в настоящее время я занят разбором камня, покрытого фигурами, весьма похожими на буквы. К сожалению, фигуры эти во многих местах так выветрились, что трудно и различить их. Ссыльный инженерный офицер помогает мне срисовать. Досадно только, что предложенный Академией метод тут неприменим. По моему мнению, надпись эта так замечательна, что ее стоило бы выписать для этнографического музея и в оригинале.
Вот все, что на этот раз я могу сообщить. Прибавлю, что мое здоровье в стране, где почти каждый страдает господствующими перемежающимися и катаральными лихорадками, не может, разумеется, быть в цветущем состоянии. При раскапывании одного из курганов в Койбальской степи я добыл себе жестокой катар, промучивший меня целую неделю. Теперь я почитаю себя почти выздоровевшим, хотя по временам все еще кашляю, да и голова побаливает.
P.S. 17 (29) июня. Проработав целую неделю, я срисовал вышеупомянутую надпись как нельзя вернее. Способ, при этом мною употребленный, кажется, лучший для здешних надписей. Я обвожу каждую фигуру черной краской, а остальные части камня покрываю белой краской и снимаю надпись на прозрачную бумагу.
II
Асессору Раббе. Деревня Шуша, 29 июня (н. ст.) 1847 г.
У подошвы Саянских гор 20 июня я, наконец, имел редкое удовольствие получить четыре письма твоей руки вместе с газетами. На письмах выставлены числа: 18 и 31 марта и 10 и 26 апреля. По прерванному порядку нумеров газет я заключаю, что некоторые из них попали в Туруханск, откуда их в свое время, без сомнения, перешлют в Минусинск. Благодарю как за полученное, так и за неполученное.
По отсылке последнего письма моего к тебе я странствовал по степи и жил в ладах с тюрками и разными язычниками, которые оказывали мне по крайней мере столько же почестей, сколько мог бы ожидать турецкий паша. Не довольствуясь тем, что они даром кормили и содержали меня, этот услужливый народ предлагал мне иногда даже подарки или, другими словами, взятки. Само собой разумеется, что последние я отклонял от себя, но уже никоим образом не мог воспротивиться принесению в жертву нескольких баранов. Впрочем, несколько баранов и не важное дело для минусинского татарина, потому что некоторые из них имеют от 5 до 6000 лошадей. Жениться на турчанке, право, несравненно выгоднее рассчитывания на Кийдес, Меримаску и Пунгалайцио. Если, однако ж, во время моего отсутствия в самом деле очистится который-нибудь из упомянутых пасторатов, то не забудь, пожалуйста, включить в мой послужной список и то, что я три месяца исправлял в Минусинском уезде должность могильщика, о чем может засвидетельствовать С.-Петербургская Академия, куда в скором времени явится множество вырытых мною черепов.
Постарайся устроить, чтобы Лёнрота пригласили на новую кафедру финского языка. Для Финляндии будет вечным позором, если она допустит этого человека умереть отставным уездным врачом в Каяне. Я же соглашусь скорее прожить весь свой век беднейшим бобылем в какой бы то ни было стране, нежели занять кафедру, на которую он имеет неотъемлемое право. Ты весьма ошибаешься, полагая, что я трушу будущности. При всей своей скромности и сам Лён-рот не может не знать, что он единственный человек, достойный занять профессуру финского языка.
Поклонись другу моему Европеусу и попроси у него извинения, что я до сих пор еще не успел ничего написать для помещения в «Suometar». Академия навалила на меня тысячу поручений, и мне, право, не до частных дел. Притом же я еще не получал окончания статьи о первобытных финнах, а ведь именно об этом-то предмете он и просил меня написать. Пусть до поры до времени он считает меня своим должником. Кто же не понимает, что юношество должно идти вперед и что в этом стремлении следует поощрять его всеми мерами. О Бергстади я еще не имею никаких известий. Вероятно, он теперь в Финляндии и занят поправлением своего здоровья. Дай Бог, чтобы недуг его не имел опасных последствий.
При разрытии одного из курганов я промочил ноги и добыл через то кашель, насморк и зубную боль, результатом которой была утрата одного из лучших зубов моих. Теперь мне лучше. Я ем, пью и живу, как и все другие люди. Некая г-жа Кутузова кормит меня каждый день жареными цыплятами. Что касается до моего адреса, то я, кажется, могу надеяться получить ответ на это письмо еще в Минусинске, где полагаю пробыть до начала сентября. О задуманном мною путешествии к сойотам до сих пор не могу сказать ничего положительного.