Путешествие в Сибирь 1845—1849

Как ни беспокойно, ни опасно, ни многотрудно это путешествие, но в нем есть и свои светлые стороны. Вот наступившая темь заставляет наш караван остановиться в пустынном лесу. Лошадей расседлывают, разводят огонь, развешивают над ним горшки и чайники, расстилают на землю попоны и ковры и размещают вокруг них седла, заменяющие стулья. На накрытый таким образом стол каждый выкладывает свои съестные припасы, из которых самые лучшие принадлежат, разумеется, священнику и золотопромышленнику, а самые худшие — ученому. За сим все садятся друг подле друга на седла, и начинается настоящая лесная трапеза. Сыр, водка, пироги, чай, бульон, мадера, рыба, мясо, шампанское, икра — все поглощается как попало и с одинаковым аппетитом, потому что это и завтрак, и обед, и ужин. Насытившись, старики остаются за столом и пьют, да не так, как в наше время, а как пивали в старину. Морщины чела разглаживаются, щеки румянятся ярким пламенем большого костра. Между тем некоторые из молодых, покинувших шумную беседу, затягивают какую-нибудь песню. Старики подхватывают, и лес оглашается вскоре громким и веселым хором. Еще несколько стаканов,и один за другим склоняет голову на кочку или к древесному пню и засыпает на сырой земле так крепко, что не почувствует даже и дождя, льющего всю ночь, как из ведра.

Такая ночь выдалась нам, если память меня не обманывает, через два дня после нашего отъезда из Шадатска. На третий день мы продолжали наш путь в дождь и непогоду лесом, называемым по преимуществу черным. Вообще туземцы Сибири разделяют все леса на белые и черные, точно так же делят они и земли, и птиц, и рыб, и воды, и все, что существует в природе. Деление это основывается не на одном цвете или внешнем виде, но и на внутренних свойствах, вследствие чего и людей, и богов они разделяют также на белых и черных. Черными лесами называются все хвойные, белыми — березовые и все лиственные. Прилагательное «черный» не совсем, конечно, идет к зеленому лесу, но лес, по которому мы ехали, вполне заслуживал это название, хотя и состоял из белой, или серебряной, ели (пихты). Очень, впрочем, возможно, что мрачность его происходила отчасти и от густого тумана, который, как дым, поднимался с гор и затемнял всю атмосферу. Мрак усиливался еще и тем, что вместо просек он прорезывался только весьма немногими узенькими тропинками, осененными густыми деревьями. Местами сии последние стесняли так проезд, что некоторые из путешественников, отличавшихся излишней тучностью, должны были слезать с лошадей и идти пешком. Утомленный трудной верховой ездой, я также попробовал пройтись пешком, но оказалось, что колена мои так одеревенели, что я не мог сделать и шагу. Пока я взбирался опять на седло, караван скрылся из виду. К довершению несчастья и узкая тропинка, по которой я ехал, вдруг исчезла. Изумленная этой нечаянностью, лошадь моя понеслась, как безумная, целиком. Колена мои испытали уже крепость саянских елей, а тут я подвергался опасности размозжить о них и все члены мои. Чтоб спасти хоть глаза, я закрыл их правой рукой, а левой, что было мочи, старался сдержать лошадь. Весьма вероятно, что все мои усилия остались бы тщетны, если б не помогла большая лужа, перед которой моя лошадь остановилась так неожиданно, что я перелетел через ее голову прямо в грязь. Но и засим, только что я опять вскарабкался на седло, лошадь вдруг заржала и снова понеслась по чаще так же шибко, но по другому уже направлению. По счастью, это продолжалось недолго, вскоре она приостановила свой бег, я взглянул и увидел перед собой часть нашего каравана, а в некотором расстоянии две небольшие золотопромывальни.

Все духовные и большая часть светских путешественников остались здесь врачевать свои ушибы. А так как мои оказались по надлежащем осмотре нисколько не опасными, то, просушив мое платье в продолжение ночи, я и отправился в следующее же утро далее вместе с несколькими казаками и золотопромышленниками. Дорога шла сначала через гору Чокур, далеко известную своими ужасными пропастями. Миновав их без всяких особенных приключений, мы добрались к вечеру до реки Амыла и продолжали наше путешествие вверх по этой реке. Здесь нам не мешали ни ели, ни горы, но, несмотря на то, золотопромышленники считали эту часть дороги самой трудной, потому что приходилось перебираться через груды камней, имея постоянно в виду весьма легкую возможность скатиться в реку. Как ни пустынен этот берег, в некоторых местах я замечал, однако ж, как мне казалось, следы старой дороги, проложенной, вероятно, маторами, потому что, по преданию, по Амылу жили некогда многочисленные семьи маторов, занимавшихся звероловством в горах и рыболовством в реках. Племя это исчезло, и путешественник встречает теперь по Амылу только редкие шалаши из сена или бересты, которые осенью дают приют русским рыболовам, летом же стоят пустые, а весной по большей части сносятся полою водой. На этот раз три из них были, однако ж, заняты казаками, расположенными по Амылу для ловли многочисленных беглецов с золотопромывален.