Путешествие в Сибирь 1845—1849

Наконец котел снят с огня, хозяйка растолкала не совсем учтивым образом пьяных и поставила перед ними корытце с мясом. Заметив, что прежде, чем началась трапеза, хозяйка бросила кусок мяса в огонь, я спросил ее, что это значит, на что она отвечала: «И огонь ведь бог». Кроме того, она сообщила мне, что такое же значение имеет и вода, вследствие чего первые куски некоторых кушаньев татары обыкновенно бросают в реку или в озеро, что следовало бы приносить первый кусок всякого кушанья в жертву и востоку или восходящему солнцу, но что это выходит уже из обыкновения. Все эти жертвоприношения составляют, по ее словам, обязанность хозяйки, которая за неисполнение их подвергается опасности попасть в царство Ирле-хана и терпеть такое же наказание, как и работающие после захождения солнца, подающие гостям молоко, разбавленное водой, и т.д.

Во время моего разговора с хозяйкой в юрту вошел койбал, весь оборванный, и тотчас же объявил, что его прозвище Собакин и что он верен своему прозвищу. Затем он начал рассказывать свои подвиги, хвастаться наглейшим образом пьянством, буйством, показывал знаки побоев на своем теле и гордился ими, как воин; не скрывал даже и краж, в особенности же тешился множеством судебных дел, порожденных его проделками. Между прочим, указывая на трех женщин, бывших в юрте, он сказала с величайшим самодовольством: «Все эти твари были прежде моими женами, но я их вытолкал за дверь одну за другой»[202]. Засим, как бы несколько образумившись, он пробормотал про себя: «А широкоплечую-то можно было бы и оставить», — и, подсев к ней, спросил двухструнную балалайку и запел песню следующего содержания:

«Был один татарин по имени Тьенар-кус, и было у него много юрт, много народу и много скота. И было ему немало уже лет, когда он взял себе жену молодую и прекрасную. Тьенар-кус любил ее, но она, казалось ему, не любила его, а потому он и решился испытать ее. Вот он однажды и отправился в степь, будто бы осматривать скот свой, и, отъехав немного от юрты, свалился нарочно с седла и лежит себе, как мертвый. Пастухи его, видя, что господин их лежит на земле неподвижно, бросились в юрту и рассказали о случившемся домашним. Услышав это, жена его вскочила тотчас же на лошадь и, прискакав к лежащему, начала над ним плакать. Но Тьенар-кус не доверял слезам своей жены и все лежал неподвижно. В отчаянии жена выхватила кинжал из ножен и сказала: «Не встанешь ты, Тьенар-кус, и я не хочу больше жить на земле. Никогда не скажут люди, что жена Тьенар-куса рыскала вдовою, отыскивая себе другого мужа. Нет, не расстанусь я с тобой, мой супруг и владыка!». Тьенар-кус и тут не поднялся, и она, вонзив кинжал себе в грудь, упала подле него мертвая. И стало жаль Тьенар-кусу, что он подозревал ее в холодности, и всю жизнь свою оплакивал он затем верную жену свою».