Путешествие в Сибирь 1845—1849

Это же письмо я поручаю наудачу проезжему посланцу золотопромышленников, который взялся доставить его в канскую почтовую контору. Он сейчас уезжает, и потому ограничусь только одним замечанием, что так называемые камассинцы, судя по слухам, смесь трех по языку различных народов. Какие эти три народа — никто не мог мне сказать ничего положительного. Единственный камассинец, с которым до сих пор мне привелось встретиться, говорил чисто татарским языком качинского наречия и уверял меня, что весь его улус состоит из потомков татар, некогда живших на реке Каче. Настоящие камассинцы, составляющие Абалаковский улус, без всякого сомнения, самоеды. Что же касается до третьего народа, или двадцати податных душ, принадлежащих к Агульскому улусу, по моему мнению, это должны быть остатки енисейских остяков. Они и теперь еще называют себя канас-кет (канские люди) и хранят предание, что некоторые из их предков переселились из канской области, тогда как прочие остались там. Если это предание и мое, на нем основанное, предположение верны, то на эту осень будет достаточно работы. Только бы здоровье не изменило в жилище, в котором ветер свистит сквозь стены и воробьи свободно влетают в окна.

Так как мои занятия камассинцами не начались еще, то я, разумеется, и не могу сказать, как долго задержит меня этот тройственный народ в этой лесной стороне. А потому адресуйте покамест письма ко мне в Канск, хотя я и употреблю все возможные старания, чтобы выбраться из округа его как можно скорее. Теперь у меня одна забота: как бы покончить все возложенные на меня поручения к началу марта. И это не столько по экономическим расчетам, сколько по совету врачей отправиться из Иркутска в Петербург зимой. Они уверяют, что тележная тряска и летняя пыль вредны для моих легких, справедливость чего я не раз испытывал уже на самом деле. Скверно было бы кончить жизнь на большой дороге, счастливо отделавшись от всех опасностей пустынь.

Так как г. Фон-Френ интересуется минусинскими надписями, то я и препровождаю к нему при сем снимки с двух. Одна из них снята прежде бывшим инженерным офицером с знаменитой скалы близ Абаканска, другую снимал я сам с одного курганного камня Качинской степи. Снимок первый, к сожалению, не совсем полон, но нисколько не от вины снимавшего, а от того, что местами она совершенно выветрилась. В снимке же второй недостает нескольких фигур в начале и в конце, также совершенно сгладившихся.

II

Асессору Раббе. Деревня Андша, 5 (17) ноября 1847 г.