Путешествие в Сибирь 1845—1849

4. Ляпинская в. (на реке Ляпине) — 1585;

5. Казымская (на реке Казым) — 1274.

Итого: 6853.

IV. Обдорский отдел.

1. Куноватская в. (между Обдорском и Березовым, близ деревни Куноват) — 1630;

2. Обдорская в. (близ Обдорска) — 2700.

Итого: 4330.

Примеч. Этот перечень составлен по официальному разделению Остяцкого округа. По собственному же их разделению число участков гораздо больше, особенно в Кондинском и Обдорском отделах.

За сим мы оставим Тобольскую губернию и будем продолжать наше путешествие в Томской. Первые встретившиеся нам здесь юрты были Каглеакские, верстах в 20 от сургутской границы. В них мы не заметили почти ничего такого, чего бы не видели уже у остяков Тобольской губернии. Юрты, за исключением круглой формы, во всем прочем совершенно одинаковы с сургутскими. Точно так же нет никакой разницы ни в одежде, ни во внешних обычаях, ни в нравах. Физиолог, может быть, и открыл бы некоторые специфические оттенки, но для обыкновенного наблюдателя они незаметны. Справимся с учеными — Клапрот скажет нам, что жители берегов Чулыма, Нарыма, Верхнего Тыма и Кети — самоеды, но при устье Тыма, где мы теперь находимся, они решительно слывут остяками. Остяками называют их и русские, и они не отказываются от этого названия, хотя на своем языке и называют себя: ниже Нарыма — Tschümel-gop, выше Нарыма — Schosch-kom, по Кети — Sysse-gom, по Чулыму — Tjuje-gom, то есть человек страны (от tschu, tju, sye — глина, земля, страна)[78]. Но, несмотря на все это, филолог отнюдь не задумается причислить их к самоедам. Хотя язык их и имеет много особного, уклоняющегося от северного наречия, но законы его и масса слов не оставляют никакого сомнения в его сродстве с самоедским. К самоедскому племени принадлежит в Томской губернии, за исключением обитателей берегов Васьюгана (большей частью остяков), все туземное народонаселение страны от сургутской границы на севере до реки Чулыма — на юге. Но не будем забегать вперед и продолжим рассказ о нашем путешествии. Проплыв несколько верст от Каглеакских юрт, мы прибыли к устью Тыма, называемого туземцами Kaselky, т.е. Река-окунь (от kaha, kasa, kassa — окунь и ky — река). Река эта вытекает из енисейских болот, невдалеке от истоков Сыма[79], текущего в противоположном Тыму направлении. Тым — река довольно значительная и, как говорят, в низовьях имеет до 50 сажен ширины. Берега его низки, а прилегающая к нему страна полна болот. По всему его течению живут самоеды в обыкновенных юртах и промышляют звероловством и рыбной ловлей. Они все крещены и имеют свою церковь на Оби, в двадцати верстах выше устья Тыма, в маленькой деревушке, называющейся по церкви Тымской. От самого Лумпокольска эта деревенька — первое русское поселение, встреченное нами на пути.

Переночевав здесь, мы безостановочно продолжали наше путешествие и вскоре прибыли к русской рыболовне, состоявшей по крайней мере из двадцати юрт, в беспорядке разбросанных по широкому песчаному берегу. Между ними не было и двух сходных: одни круглые, другие четырехугольные, третьи пирамидальные, четвертые конусообразные, большая же часть неправильной формы.

Почти все они берестяные, но устроены так дурно, что осенние бури не только погнули их, но и вырвали порядочные части стен. Кроме того, они так малы и низки, что в дверь надо вползать на четвереньках, а внутри можно только сидеть либо лежать. Все они принадлежали частью самоедам, частью васьюганским остякам, загнанным крайней нуждой в батраки к съемщику этой рыбной ловли, кажется, купцу Нарымскому. За этими юртами поднималось далеко превышавшее их огромное пирамидальное жилище, устроенное из сена, ракитника и земли. Оно принадлежало надсмотрщику, который в это самое время тихо шел по полю с большой палкой в руке. Окладистая борода и синий кафтан показывают, что он русский. От его жилища тянулся длинный ряд амбаров, устроенных из того же материала. Неподалеку от них находилось еще жилье, которого только крыша виднелась над землею. Мы спустились по лестнице в это подземелье. «Милости, милости просим!» — крикнуло нам в один голос многочисленное веселое общество с пестрыми рукавами, вероятно, купеческих прикащиков, сидевшее вокруг кипящего самовара. Хозяин встретил нас низким поклоном, посадил на почетное место и подбавил дров в огонь не тепла ради, а ради освещения. Свет от огня дал нам возможность заметить, что это подземелье имеет почти все принадлежности порядочного человеческого жилища: четыре стены, впрочем, земляные и покрытые толстым слоем плесени; крышу, снаружи обложенную торфом; очаг, сложенный из глины с сеном; скамью, дверь, несколько образов и т.д. Хозяин, несмотря на то что он русский и горожанин, уверяет, что лучше этого жилища и желать не для чего, что гораздо лучше спать с сытым желудком здесь, чем с тощим в любом городском доме. Оно, может быть, и так, но у кого, кроме требований желудка, есть еще потребность дышать свежим воздухом, видеть свет Божий, тот поспешит вместе со мною покинуть и эту блаженную юрту.