И настали для нее новые тревоги. На правах первооткрывательницы она должна была осуществлять «авторский контроль», ездить по пустыне, проверять, как эксплуатируется месторождение. Всякое бывало. Обнаруживала осевшие, а то и вовсе провалившиеся качалки. Это означало, что вместе с водой отсасывался песок и в глубинах образовывались пустоты. Но самым страшным было, когда эксплуатационники, успокоенные надежным дебитом скважин, вдруг загорались рационализаторским рвением: зачем качать соленую воду, когда ее все равно приходится сбрасывать? Если людям, обуреваемым идеями такой экономии, дать похозяйничать хотя бы полгода, подземное пресное море погибнет. А Надежда Григорьевна хотела, чтобы ясханский родник, дающий сотни литров в секунду, не иссякал многие десятилетия, чтобы он радовал людей даже в ту отдаленную пору, когда встанут по берегам Каспия атомные опреснители и новые реки потекут в пустыню от моря. Потому что ни один опреснитель не может сделать воду такой вкусной, как уникальные недра Ясхана…
Впереди над барханом показались серебристые технологические установки, вскинулась паутина проводов и тяжелых изоляторов над высоковольтными трансформаторами, послышался машинный шум, а затем показалось и само здание насосной станции, зеленое, высокооконное.
Она открыла железную дверь, врезанную в высокие ворота, и остановилась на пороге, привыкая к сумрачной прохладе. Солнце бросало на чистый кафель пола четкие квадраты. За легкими перильцами в глубине мощно гудели насосы, и толстые холодные трубы мелко дрожали под напором воды.
— Надежда Григорьевна!
От щита с приборами к ней быстро шла невысокая полная женщина в синем халате, радостно улыбалась.
— Сколько я вас не видела!
— А вы все тут и работаете?
— Тут и работаю. Десять лет уж как воду в Небит-Даг качаю, а ее будто и не убывает…
Надежда Григорьевна хорошо помнила эту женщину, работавшую поварихой в ее геологической партии, помнила ее борщи, шутки, даже голос. А вот имя забыла. И от неловкости за свою забывчивость стала прощаться, обещая в другой раз как-нибудь при случае заехать в гости.
Солнце ослепило белизной, как только она вышла из помещения. Минуту Надежда Григорьевна постояла, зажмурившись, и пошла по бетонке, выложенной из белых плит по дну неглубокой межбарханной котловины. Уже издали махнула шоферу, чтобы догонял.
Барханы справа и слева подступали к самой дороге, крутые, изрезанные неровными плетенками защитных заграждений. Одиноко стояла песчаная акация, печально-голая, серая от пыли, повисшая длинными, как у березки, косичками.
Потом она сколько-то проехала на машине и снова пошла пешком: прошлое манило воспоминаниями, звало к уединению. И вдруг в тишине пустыни уловила странный отдаленный шум. Остановилась, прислушалась удивленная: так могла шуметь только вода. И пошла быстрее к шлагбауму, перегородившему дорогу.
Пожилой туркмен вышел из домика, стоявшего неподалеку, строго посмотрел на нее.
— Ходи назад!
— Ты чего, пустыню охраняешь?
Барханы лежали вокруг голые, бесчисленные, и были они недоступнее всякого шлагбаума. Кому придет в голову без крайней надобности идти в пески среди бела дня?
— Что же ты охраняешь? — весело переспросила Надежда Григорьевна.
— Тебе знать не полагается.
Он помолчал и добавил доброжелательнее:
— Жизнь охраняю.
Она свернула с дороги, взобралась на соседний бархан и увидела вдали огромные серебристые баки с протянутыми в пески толстыми щупальцами труб. Оттуда, от баков, доносился глухой шум воды. Волны подземного моря сбегались сюда от всех скважин и, падая с высоты, гулко отдавались в баках удивительной музыкой водопадов, которую можно было слушать и слушать без конца.
От шлагбаума коротко гуднул «газик». Там стояли рядом шофер и охранник, махали руками, звали ее. Надежда Григорьевна засмеялась, поняла, что шофер уже объяснил, кто она и зачем здесь и какое отношение имеет к воде, шумящей за барханами. Знала, что туркмену теперь не терпится пригласить ее к себе домой как самую дорогую гостью. Знала, что, задерживаясь на бархане, обижает человека, но ничего не могла с собой поделать. В этих странных для пустыни звуках ей слышалось другое — тяжелый шум падающей воды у плотины Днепрогэса, возле которой она долго стояла в свой последний отпуск. И хоть совсем несравнимы были эти два искусственных водопада, ей все же казалось, что между ними есть общее — пусть слабый, но неиссякающий ручеек родства…
Море — красные берега
Не исчезает жизнь, а лишь проходит…