Я представлял себе Красноводск таким, как описывали его большинство известных справочников, — пыльным, одноэтажным, с голыми, без деревца, улицами. И снова убедился, что географические сведения о среднеазиатских городах стареют невероятно быстро. Красноводск оказался зеленым, уютным и по-своему экзотичным, как все приморские города. С одной стороны над ним вздымались красные скалы, с другой — лежало зеленое море, отгороженное на горизонте длинной неровной косой Кизылсу — «Красная вода», от которой, как говорят, и пошло название. Была здесь и набережная, какую увидишь не всюду. Небольшая, два участка метров по двести, но с настоящим парапетом и зелеными скверами рядом, и влажным запахом моря, и гладью до горизонта, пусть такой же пустынной, как пески, но живой, подвижной, манящей. Тем и отличается морская пустыня от земной — она приковывает взгляд, влечет в свои дали. И было в приморской части города поэтическое переплетение современных улиц и тесных ступенчатых переулков. И рынок тоже был, шумный, многоязычный, с преобладанием азербайджанской речи. (Зелень везут сюда из-за моря.) И чайхана на рынке — этакий красноводский «Гамбринус», только по-иному музыкальный.
Переулки упирались в крутой склон горы, и по асфальту этих тупиков с невероятным шумом катались мальчишки на самодельных самокатах, сколоченных из нескольких палок с насаженными на оси колесиками шарикоподшипников. Их-то я и сагитировал стать моими экскурсоводами. Ребята рассказывали, как ловят на удочки бычков и сардинок, показывали череп тюленя, будто бы выброшенного когда-то на отмель у набережной. Перебивая друг друга, мальчишки высказывали мне какие-то свои заботы, радуясь, должно быть, уже тому, что взрослый дядя внимательно слушает их. И водили меня по зыбким старым мосткам, чтобы я увидел город с моря, и увлекали через проходные дворы с одной улицы на другую, откровенно хвастаясь, показывали достопримечательности: монумент, сооруженный в честь столетия города, музей Бакинских комиссаров, расположенный в бывшей полицейской тюрьме, где томились, ожидая последнего часа, 26 знаменитых революционеров.
Не желая оставаться в долгу, я рассказал мальчишкам то, чего они сами толком не знали, о том, как в 1869 году в тихие воды этой бухты вошли четыре судна, и тысяча русских солдат принялись строить военный форпост, еще не подозревая, что строят город. И еще я рассказал им, как тридцать лет назад в годы Великой Отечественной войны красноводские портовики спасали южный фронт, потому что единственный путь, связывавший его с тылом, шел через этот город, ставший на какое-то время важнейшим портом страны. Через него шла эвакуация оборудования предприятий и населения, шли подкрепления фронту и доставлялись грузы, поставляемые через Иран нашими союзниками по войне…
Но вот с высоты одного из переулков я увидел за решетчатыми воротами приземистые склады, причалы и большое судно у стенки с неожиданным для Туркменистана названием — «Еруслан». Как было не поглядеть на такую диковину? Спустившись вниз и выложив в проходной свои московские мандаты, я скоро попал на широкий причал, принадлежавший «Туркменрыбхолодфлоту».
Капитан, он же директор плавучего рыбомучного завода «Еруслан», Леонид Андреевич Кравченко, крепкий, подвижный украинец, с одинаково веселой непринужденностью рассказывал и о себе, и о кильке, и об «окончательно обнаглевших» тюленях.
— …Мичманом на Черноморском флоте служил. Чемодан уж собрал, домой ехать, а командир говорит: «Чего торопишься, послужишь на сверхсрочной, на дорогу подзаработаешь…» С тех пор — двадцать восемь лет — все на дорогу и зарабатываю. После Черного на Каспий, на рыболовный подался. Восемнадцать лет здесь капитанствую, теперь кильку на муку перевожу… Есть ли отходы? Никаких отходов. Чешуя, которую раньше выбрасывали, и та в дело идет. Оказалась незаменимой для искусственного жемчуга и некоторых красок, парфюмеры ее берут и кожевники. Как ловим? Включаем «луны» — лампы по восемнадцать киловатт, — опускаем на глубину раструб с фонарем и сосем воду. А килька свет любит, особенно если оранжевый, сбегается к фонарям. Тюлени только мешают, хитрые, ориентируются по нашим «лунам». А ведь раньше спали ночью. Знаете, как они спят? Надуют щеки и лежат на воде этакими пузырями, только усы торчат. Так вот теперь ночью вокруг судна ходят, кильку распугивают. А днем, наевшись с нашей помощью, греются на солнце. Лежат на спине, мочат ласты и животы свои гладят…
Капитан показал мне свой плавучий завод от рулевой рубки до машин, упрятанных в глубины трюма, и мы расстались друзьями.