Путешествие вокруг дикой груши

О двух гордых народах, мохноногих и чернозадых, следует знать, что в течение уже многих тысячелетий они друг друга на дух не выносят. Сам я, к счастью великому, отношусь к дерьмоедам. Что еще интересно — ноги у мохноногих не были отродясь ни на волосок мохнатей, чем у чернозадых, а зад чернозадого был ничуть не чернее, чем задница мохноногого. Еще великий Страбон в тринадцатом томе своей «Географии» отмечал, что ни один смертный не сможет их отличить друг от друга, да и от дерьмоедов оба этих народа совершенно ничем не разнятся. Более поздние штудии подтвердили тот факт, известный уже и Страбону, что, собственно говоря, названия этих народов — не что иное, как прозвища, которыми оные предпочитают пользоваться, отчего-то стыдясь настоящих своих имен. К примеру сказать, вечновчерашние будут счастливы, если иноземный путник станет величать их вежливо дерьмоедами, а шовинисты и кровавые нацики смертельно обидятся, если кто назовет их не чернозадыми или мохноногими, а их настоящими именами. Страбон пришел к заключению, что никакой объективной основы у этих кличек нет, однако, по личному его опыту, среди них все же есть индивиды с устами настолько нечистоплотными, что он с чистой совестью мог бы назвать их и дерьмоедами, а кроме того, попадались еще экземпляры, у коих воняли ноги и зад был зело волосат; встречались, далее, и такие, в чьих мозгах света было не больше, чем в черной дыре волосатой задницы, отчего подобные типы у этих народов завсегда становились официальными спикерами. На другое они не годились.

Но по прошествии тысячелетий все эти трезвые наблюдения почему-то забылись, так что спикеры преспокойно вели свои речи, и нечего удивляться, что война бушевала в наших краях год за годом и месяц за месяцем. Бушевала и старая нянька: ну где ей теперь шпинату достать? И Господь покарал ее. Не за проступки — за маловерие. За то, что на все Господни благодеяния отвечала старая не осанной, а вечными причитаниями: а глазунья к шпинату где? Вон лилии полевые не спрашивают, где их шпинат с глазуньей, — ибо ведают, что Господь о них позаботится, сказал Господь, которого поведение няньки ввергло в гнев и печаль. Будешь ангелом их хранителем! — рявкнул он старушенции.

Это я-то? ангелом их? хранителем?! — покатилась со смеху нянька. Ты разве не видишь, что я еле таскаю тромбозные свои ноги?! От силы еще пару лет протяну. А когда окочурюсь, как буду о них заботиться с того света?

Однако не так-то просто сбить с толку Господа. Будешь жить, покуда живы они, изрек он. По пятам ходить будешь за молодыми царевичами. Таково было его последнее слово, которым хотел он благословить старушку, но доброй няньке послышалось в этом благословении и проклятие.

С того времени бедная старая нянька не знала ни сна ни покоя. Пришлось ей не только заботиться о захолустном роддоме, но и — по совместительству — кочевать от двора к двору. Ладно еще, что от одного до другого было рукой подать. А за их пределами простиралось до самого горизонта лишь необъятное царство вечновчерашних. Но туда она и сама бы не сунула носу, ибо в наших краях вся паскудная прелесть жизни заключается в том, что не сыщется человека, который жил бы среди соплеменников, от которых он якобы происходит. Люди в наших краях развлекаются тем, что приписывают себе вовсе не то происхождение, какое у них имеется или не имеется. Например, вам может встретиться вечновчерашний — по крови из истовых шовинистов, среди предков которого уйма кровавых нациков. Ведь человек может считать себя коренным нациком, а говорить на вечновчерашнем языке родного отца, а может чисто и без акцента изъясняться на языке своей матери, по-шовенски, оставаясь при этом настолько кондовым нациком, будто он таковым родился.

Да уж, правда, в замечательных наших краях нет народа, который бы не хотел разговаривать на родном языке, благо на то ему и законное право дано, но как-то так получается, что язык одного народа вечно вклинивается в язык другого, хотя принято «не свои» языки презирать. Вот, к примеру, раскроет рот какой-нибудь знаменитый оратор из вечновчерашних — и посыплются из него слова шовенские да нацистские, хотя эти слова означают такое, что он вряд ли хотел бы сказать на родном своем языке. То же самое и со славными шовинистами и отважными нациками — им хочется сказать то, что им хочется, на родном наречии, а выходят какие-то вечновчерашние грамматические конструкции, отчего возникает видимость, будто и сами слова их тоже какие-то вечновчерашние. Ну, ораторов, ясное дело, все это бесит. Даже пена идет изо рта от бессильной злобы. Приемлемого объяснения сему странному феномену не нашли ни психологи, ни лингвисты. Но смотреть на такое действительно тошно, а уж слушать подавно.