Путешествия англичанина по России, Крыму, Кавказу и Грузии в XIX веке

Смирный описал еще один случай. «В царствование Екатерины II существовал обычай, в знак благосклонности монарха к войсковому атаману Войска Донского, ежегодно преподносить его супруге одежды, в которые Ее Величество была одета в первый день года. Хотя Платов не понимал этого обычая, но был известной фигурой, благодаря своим выдающимся заслугам, и имел счастье в разное время получать знаки царской благожелательности. То ли по наущению своей супруги, то ли по собственному желанию он вновь решил попытаться добиться монаршей милости, разрешенной только супруге донского атамана, с помощью лиц из окружения Ее Величества. Но ему было отказано, и, без сомнения, без ведома императрицы. Из этого он сделал вывод, что императрица недовольна им, и эта мысль повергла его в такое глубокое огорчение, что вскоре он серьезно заболел. Последствия могли бы быть фатальными, если бы его друг, покойный граф Валериан Зубов, не уладил дело. Услышав о болезни Платова, не поставив его в известность, этот дворянин сообщил о них, а также об их причине императрице. Великая Екатерина восприняла это известие с чувством, более того, выразила свой гнев на тех, кто осмелился без ее ведома отказать атаману, и сразу же приказала отправить одежду его супруге. Эта неожиданная милость монарха вскоре восстановила здоровье Платова и его поникший дух. Он не подозревал, кому был обязан за это, и только много времени спустя узнал, кто был ее истинным участником. Эта одежда Екатерины до сих пор хранится в семье Платовых, как и другие ценные подарки от государыни.

Среди них есть серебряная двадцатипятикопеечная монета, которая была подарена ему нынешней вдовствующей императрицей. «Во время своего пребывания в Петербурге он иногда имел счастье играть с Екатериной в бостон. Однажды случилось так, что он выиграл у нее шесть рублей, и она заплатила ему пятирублевой банкнотой и упомянутой серебряной монетой. Платов поцеловал монету и сказал: “Этот четвертак, полученный из рук нашей матушки-императрицы, моей благодетельницы, будет долго храниться в моей семье и перейдет к моим наследникам, которые будут помнить снисходительную благосклонность великого монарха“».

«На службе Платов был чрезвычайно осмотрителен и внимателен. Но, проведя болˆ ьшую часть своей жизни в полевых условиях, он не любил бумажную работу и часто говорил, что ему легче одержать две или три победы, чем заниматься гражданскими делами, от которых у него кружилась голова. Тем не менее когда он вел такого рода дела, то выполнял с точностью и настойчивостью и, как мы увидим позже, посвятил много времени своим гражданским обязанностям.

Еще до встречи с Наполеоном Платов не жаловал ни его генералов, ни его министров, особенно не любил Коленкура[281], который был послом императора при санкт-петербургском дворе. Однажды Коленкур дал обед по случаю получения из Парижа портрета Наполеона в полный рост. Платова пригласили на праздник, и он прибыл вместе с Барклаем-де-Толли, который в то время был военным министром.

Когда они вошли в комнату, где находился портрет, граф, как бы нехотя, довольно громко воскликнул: «Это нарисовано в шутку?» Военный министр многозначительным взглядом сразу напомнил ему о его беспечности, и тот замолчал. Слуга, который услышал слова Платова, немедленно сообщил Коленкуру и, по-видимому, другим гостям. Они смотрели на портрет и спрашивали, улыбаясь: «Это нарисовано в шутку?» Но граф притворился, что не понимает их. Коленкура так задело это замечание, что он обратился к императору. Когда Его Величество спросил Платова об этом деле, тот дал откровенный ответ:

М.И. Платов. Художник У. Бичи, 1814

«Государь, перед Богом и перед вами я ничего не скрываю. Политики я не знаю, и эти слова просто слетели с моих губ. Я хотел бы, чтобы месье Коленкур избавил меня от чести своих приглашений. Я не привык к французскому мясу, стейки и каша составляют нашу солдатскую пищу». С этого времени тот перестал приглашать Платова на свои обеды, но в Париже у них состоялась беседа. Там сам Коленкур не только возобновил с ним знакомство, но и рекомендовал его маршалу Нею[282].

Это произошло во время первого визита атамана в Париж, на балконе дворца Бурбонов, где император разместил свою резиденцию.