Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

я узнал, что парусник еще больших размеров отплыл в Петербург за гостями, приглашенными на празднование Петрова дня. Берег у подножия монастыря обрывистый и заметно выступает над озерной гладью. Похоже, раньше вода в Ладоге была на несколько саженей выше, чем те­перь, и доходила до верхнего выступа на прибрежной ска­ле. Мы въехали в лодочную гавань, вышли на берег и по ступенькам поднялись в монастырь. Около десяти часов мы были в монастыре. Монахи, с которыми я приехал, по­советовали мне нанести визит келарю, потому что сам настоятель монастыря был нездоров. Келарь принял меня хорошо и сказал по-русски: «Добро пожаловать». Это-то я понял, хотя вообще с русским языком у меня были за­труднения. Затем он попросил монаха проводить меня в отведенную мне комнату.

В это время в монастыре как раз бывает завтрак, к ко­торому и мне пришлось присоединиться несмотря на то, что я горел желанием посмотреть все вокруг. Но, похоже, здесь считается делом чести позаботиться о том, чтобы все гости присутствовали на трапезе, потому что меня с боль­шой настойчивостью, почти насильно привели к столу. По обе стороны просторной трапезной стояли скудно накры­тые столы. Направо за столом собрались монахи, а за ле­вый стол сели остальная братия и трудники. За этим же столом разместились и присутствующие здесь гости. О начале завтрака возвестили ударами в колокол, нахо­дящийся тут же, в него звонили также, подавая знак при­слуге, когда требовалось принести новое блюдо. С начала трапезы некий начетчик встал за особый амвон, установ­ленный посреди комнаты между двумя столами, и начал читать молитву, насколько я мог понять, выдержки из биб­лии на церковнославянском языке, и это продолжалось в течение всего завтрака. На столе были круглые деревян­ные тарелки, а на них по ломтю мягкого хлеба в полдюй­ма толщиной. На столе не было ни ножей, ни вилок, но у каждого была деревянная ложка. Сразу после ударов в колокол прислуживающие внесли деревянные миски и поставили с таким расчетом, что на каждые четыре че­ловека приходилась одна миска. Столующиеся перекрести­лись и принялись за еду. Один из них посыпал еду солью и перемешал ее своим ножом. Видимо, здесь так принято, потому что солили все блюда. Вскоре опять позвонили в колокол и принесли другое кушанье, и так повторялось, пока не было съедено пять перемен, после чего завтрак, длившийся примерно полчаса, кончился. При появлении каждого нового кушанья или питья едоки крестились. Питье чем-то напоминало наш квас, его принесли на стол в больших жестяных сосудах. Такая чаша, поставленная перед каждым шестым человеком, была единственной ме­таллической посудой на столе, если не считать ковшей при этих чашах, из которых мы и пили, потому что стаканов вообще не было. Трудно описать все предложенные нам блюда. Пища на монастырском столе была приготовлена из самых разнообразных продуктов, измельченных и мелко порубленных. Тут были использованы свекла, пастернак, огурцы, редис, горчица, шпинат, редька — все, что поспело на огороде в это время года. По-видимому, их различные сочетания и составляли весь ассортимент кушаний. В иные была добавлена рыба, порубленная так мелко, что иначе как по вкусу нельзя было и определить, что это такое. Л в конце завтрака принесли крупяную кашу, сваренную на воде с добавлением подсолнечного масла. Ели ее ничем не запивая. Молоко в монастыре не потребляют, вероятно так же обстоит дело и с вином. Не было на столе и масла. Примерно таким был монастырский завтрак. Более под­робный пересказ был бы для меня затруднительным, поэто­му не буду даже пытаться перечислить, из каких блюд со­стоял обед, скажу только, что он почти не отличался от завтрака.

После завтрака в монастыре обычно отдыхают несколь­ко часов. Один из монастырских братьев проводил меня в мою комнату, сказав при этом, что теперь я могу при­лечь, и добавил, что здесь такой порядок, а там кто как пожелает. Мне, естественно, не спалось, неутоленное жела­ние осмотреть монастырь начисто отогнало сон. Итак, я вышел и начал снаружи осматривать монастырь и рас­положенные в притворе и воротах изображения святых. С внешней стороны монастырская стена образует громад­ный четырехугольник, внутри которого имеется строение, повторяющее форму внешней стены. В центре этого вну­треннего строения расположен довольно большой мона­стырский двор, а между внешним и внутренним строения­ми остается широкая улица. Шесть церквей, а также покои настоятеля монастыря находятся во внутренней группе зданий. А во внешней группе — кельи монахов и комнаты для гостей. Постройки эти, как говорили, не очень старые, утверждали даже, что им не более пятидесяти лет.