Путешествия Гулливера (Gulliver's Travels)

But as I was not in a condition to resent injuries, so upon mature thoughts I began to doubt whether I was injured or no.	Но так как положение мое было не таково, чтобы злобствовать на обиды, то, по зрелом размышлении, я начал сомневаться, следует ли мне считать себя обиженным.
For, after having been accustomed several months to the sight and converse of this people, and observed every object upon which I cast mine eyes to be of proportionable magnitude, the horror I had at first conceived from their bulk and aspect was so far worn off, that if I had then beheld a company of English lords and ladies in their finery and birth-day clothes, acting their several parts in the most courtly manner of strutting, and bowing, and prating, to say the truth, I should have been strongly tempted to laugh as much at them as the king and his grandees did at me.	Действительно, привыкнув в течение нескольких месяцев к внешности и разговорам этих людей и увидев, что все предметы, на которые обращались мои взоры, были пропорциональны величине обитателей, я мало-помалу утратил страх, первоначально овладевавший мной при виде их огромных размеров, и мне стало казаться, будто я нахожусь в обществе разряженных в праздничные платья английских лордов и леди, с их важной поступью, поклонами и пустой болтовней, самым изысканным и учтивым образом исполнявших свои роли; сказать правду, у меня возникло такое же сильное искушение посмеяться над ними, какое испытывал король и его вельможи, глядя на меня.
Neither, indeed, could I forbear smiling at myself, when the queen used to place me upon her hand towards a looking-glass, by which both our persons appeared before me in full view together; and there could be nothing more ridiculous than the comparison; so that I really began to imagine myself dwindled many degrees below my usual size.	И я не мог также удержаться от улыбки над самим собой, когда королева, поставя меня на руку, подносила к зеркалу, где мы оба были видны во весь рост; ничто не могло быть смешнее этого контраста, так что у меня возникла настоящая иллюзия, будто я в несколько раз стал меньше своего действительного роста.
Nothing angered and mortified me so much as the queen's dwarf; who being of the lowest stature that was ever in that country (for I verily think he was not full thirty feet high), became so insolent at seeing a creature so much beneath him, that he would always affect to swagger and look big as he passed by me in the queen's antechamber, while I was standing on some table talking with the lords or ladies of the court, and he seldom failed of a smart word or two upon my littleness; against which I could only revenge myself by calling him brother, challenging him to wrestle, and such repartees as are usually in the mouths of court pages.	Никто меня так не раздражал и не оскорблял, как карлик королевы. До моего приезда во всей стране не было человека ниже его (ибо я в самом деле думаю, что ростом он был неполных тридцати футов), и потому при виде создания, в несколько раз меньшего, карлик становился нахальным и всегда подбоченивался и смотрел на меня свысока, когда проходил мимо в передней королевы; видя, как я стою на столе и беседую с придворными, он не пропускал случая кольнуть меня и бросить остроту насчет моего роста. Отомстить ему я мог, только называя его своим братом, вызывая его на поединок, вообще бросая в ответ реплики, какие обычны в устах придворных пажей.
One day, at dinner, this malicious little cub was so nettled with something I had said to him, that, raising himself upon the frame of her majesty's chair, he took me up by the middle, as I was sitting down, not thinking any harm, and let me drop into a large silver bowl of cream, and then ran away as fast as he could.	Однажды за обедом этот злобный щенок был так задет каким-то моим замечанием, что, взобравшись на подлокотник кресла ее величества, схватил меня за талию в то время, как я спокойно сидел за своим столиком, и бросил в серебряную чашку со сливками, после чего убежал со всех ног.